Чудеса бывают разные

Мы привыкли, что словом "чудо" называют что-то необыкновенно-прекрасное. Во всяком случае, сейчас это слово воспринимается в положительном значении. Но в древние времена и даже в XIX веке в традиционном крестьянском обществе чудом называли явление, нарушающее правильный порядок вещей, правильную жизнь и однозначно связанное с нечеловеческим миром. Чудес боялись, от них защищались оберегами.

Об этом, зачастую, забывают современные писатели фэнтези, а неплохо бы помнить :)

Приведу прекрасный отрывок на эту тему из книги Е.Е. Левикевской "Славянский оберег. Семантика и структура" (кстати, весьма рекомендую это исследование всем, кто интересуется фольклором):

 "К группе текстов с этим мотивом принадлежат словесные формулы, в основе которых лежит сообщение о каком-либо необычном, из ряда вон выходящем событии, «чуде». Эта семантика встречается в песнях, которые сопровождают ритуал опахивания села, во время которого его участницы поют: «Вот диво, вот чудо! Девки пашут, бабы песок рассевают…» или: «Где это видано, где это слыхано, чтобы вдовушки пахали, девушки-молодушки песок сеяли» (рус.).

 Наиболее часто этот мотив встречается в заговоре при отгоне градовой тучи, где сообщается о семилетней девочке, которая родила тринадцатилетнего ребенка. В некоторых текстах с этим сюжетом рассказывается и о других «чудесах» — такой ребенок съел материнскую грудь и молодой месяц, а когда его крестят, то священник его держит, а обряд крещения совершает крестный: «Да не иде чудо на чудо! У нас је веће чудо: / Девојка седмоготка родила дете…» [Чтоб не шло чудо на чудо! У нас большее чудо: девушка семи лет родила ребенка…] (Златибор [Толстые 1981, с. 55]); «Да се ти чудиш нашему чуду! / У нас има ђевојка: / Дјете је родила / Д'јетету ј тринаест година, / А мајци је седам година: / Поп држи, а кум кршћава» [Подивись нашему чуду! У нас есть девушка: родила она ребенка, ребенку тринадцать лет, а матери семь лет: поп ребенка держит, а кум крестит] (Ужицкий край [там же, с. 52]); «Не иди, чудо, на чудо! Веће чудо вође него ту: / Мајку за сису ујело, / О младини месец појело…» [Не иди, чудо на чудо! Здесь большее чудо: мать за грудь укусило, в молодик месяц съело…] (Драгачев [там же, с. 73]).

Мотив чуда в заговорах на отгон тучи может иметь и другой сюжет, например, об открывшемся гробе и ожившем в нем разбойнике (Драгачев [там же, с. 62]). Мотив чуда встречается в сербской охранительной формуле, которую произносят, когда нужно уберечь кого-либо от сглаза, если на него засмотрятся или его похвалят: «Црвен петао црвено јаје снео, пало с тавана па се не разбило!» [Красный петух снес красное яйцо, с чердака упало, а не разбилось] [Ђорђевић 1938, с, 163]. Если кто-нибудь {163} начинал говорить о каком-нибудь несчастье или о болезни, которая появилась в соседних селах, чтобы не накликать это несчастье или болезнь, женщины говорили: «Наш петао снео црвено jaje, на колац пало и није хтело да се разбије» [Наш петух снес красное яйцо, на кол упало и не хотело разбиваться] 

К текстам с сюжетами о «чуде» следует прибавить еще два, прямо не принадлежащих к апотропеям, но применяющихся в тех случаях, когда необходимо прекратить посещения ходячим покойником своего дома. В былинках, широко известных в карпатоукраинской традиции, умерший муж посещает свою жену, от чего она начинает худеть и чахнуть. Чтобы избавиться от посещений покойника, по совету знающего человека, жена одевает своих детей — мальчика и девочку — в свадебные одежды или одевается в них сама. Пришедший покойник спрашивает, что происходит, в ответ жена произносит: «Брат сестру берет замуж». «Но разве может быть такое, чтобы брат женился на сестре?» — спрашивает покойник. «А разве может быть такое, чтобы мертвый к живой ходил?» — отвечает ему жена. Этого оказывается достаточно, чтобы навсегда избавиться от подобных визитов. По другой версии былички, необходимо, сидя на пороге, расчесывать волосы и одновременно есть зерна конопли. На вопрос покойника: «Что ты делаешь?» следует ответить «Вшей ем». На реплику покойника: «Разве может крещеный человек вшей есть?» нужно дать стандартный ответ: «А разве может мертвый к живой ходить?» После чего покойник навсегда покинет этот дом.

При всей несхожести эти сюжеты объединяет одно: в них рассказывается о вопиющем нарушении нормального порядка, правил поведения человека. И девушка, родившая вне брака, и кощунственное крещение ребенка (когда поп держит, а кум крестит), и оживший в своей могиле гайдук, и женитьба брата на сестре, и засевание песка вместо зерна, и, наконец, поедание вшей — того, что не пригодно для человеческой пищи, — каждое из этих событий является сильным отклонением от нормы, способным внести хаос и подорвать упорядоченные устои человеческого мира. При приближении градовой тучи или посещениях покойника — сил, стремящихся причинить вред человеческому пространству, чтобы не допустить их в эти пределы (или изгнать оттуда), необходимо сообщить им, что в данном месте произошло событие, которое само является гораздо более сильным источником хаоса, чем приближающаяся опасность. Иными словами, чтобы отогнать реальное зло, необходимо заместить его «муляжом», объявив, что его место уже занято другим источником хаоса, другим «чудом», гораздо более сильным.

Семантика замещения редко проявляется в чистом виде, почти всегда осложняясь элементами других семантических моделей. Так, заполнение {164} пространства голосом часто совершается во время обходов полей или жилища и, следовательно, сочетается с семантикой создания магического круга вокруг охраняемого пространства. В мотиве «чуда» также выражены дополнительные коннотации, например, семантика закрывания, покрывания охраняемого пространства: «Наша Јана седморо-роткиња / Седморо деце родила, / Пеленом поље покрила…» [Наша Яна седьмородкиня семеро детей родила, пеленкой поле покрыла] (серб. [Толстые 1981, с. 66]); «Брани нас ђевојка породиља:/ Седморо ђеце роила, цело село колијевком прекрила» [Защити нас, девочка-роженица, семеро детей родила, целое село колыбелью покрыла] (серб. Драгачев [там же, с. 64]), а также семантика нанесения вреда: «…родила ђевојка дијете, ко вретено. Набушитће те, поломити…» [Родила девочка ребенка, как веретено. Проколет, поломает…] (серб.)"