Про вампиров, интим и танец в небе

В фэнтези часто вампиры ассоциируются со, скажем так, сексуальными существами, претендуют на роль героев-любовников и даже на роль лучших любовников во Вселенной ever. Кровати в пылу страсти ломают, в иные миры сознание уносят, и вообще, всю свою вечность, когда людей не жрут, проводят в непристойнейших оргиях, которые надо подробно описать на 5-ти страницах со всеми детальными подробностями, кто кому чего куда положил и кто у кого чего где погладил. 

А у меня стоит - разве что только честный 18+ на вампирских романах))) И ничего подобного в самих романах! Ну правда, одна условно эротическая сцена на роман, и то секс в ней похож на что угодно, кроме секса. Эх... Не завлеку я так читателей,  но вот не ассоциируются у меня мои вампиры с идеальными любовниками никак. Они ж полумертвые и гормональная система у них дохлая. И вообще, кушать хочется, а заниматься всякими бессмысленными энергозатратными процессами совсем не хочется.

Но мы выкручиваемся, как можем) Вот, в 1 томе "Края ночи" упоминался некий "танец в небе" как замена "любовных игрищ" у моих carere morte. А во 2 томе я его подумала, да и написала) Правда, это и на танец-то непохоже... Ну да ладно.

"Скоро частица тепла внутри потухла, как уголек бумагу, прожгла внутренности, и в образовавшуюся дыру влилась пустота. Мира ринулась с крыши – не на охоту за жизнями, вампирский голод она пока еще контролировала. Словесная дуэль с Томасом, а потом с Адамом раздразнили другой голод – голод ее одиночества. А еще – поняла Мира – даже уйдя от Сесилии, она все равно осталась в клетке. И свободы, за которой когда-то нырнула во тьму проклятия, к дикарям, для нее в вечности нет.

Вечность – самое просторное в мире слово, но стоит уточнить «вечность carere morte», как бескрайний простор превращается в бледные акварельный пейзаж в черной раме проклятия! Мира носилась над Ориенсом и Пенной, высоко – выше, чем летают высматривающие на улицах добычу дикари, выше, чем достают стрелы и взоры охотников. Купалась в тяжелой вате облаков, полоскала холодным встречным ветром горло – и кричала. Как совы и коты иногда орут – неведомо зачем, просто сообщают о своем существовании. Иногда приходилось утирать мокрые от ветра и туч щеки, и тогда Мира думала: сколько она уже не плакала, что забыла одно из самых ранних и самых частых человеческих ощущений – ощущение слез на щеках?

 Потом над Восточным проспектом ее догнал какой-то дикарь. Сытый, еще согретый теплом чужой жизни, текущей в его жилах, он сейчас был щедрым. Хотел дарить свое-чужое тепло взамен на ощущение не-одиночества.

- Танец в небе? – спросил вампир. Мира кивнула, и он налетел сзади, широко распахнул крылья, а затем накрыл ими. Смял Мирины крылья, заключив ее и себя в черный кокон.

Они падали вместе. Ленты ее тени переплетались с лентами его тени, становились одним. Это было приятно: его сила становилась её силой, её ловкость – его ловкостью. Вампир уже не держал её, их удерживала ставшие общими крылья. Мира развернулась лицом к его лицу, поймала взгляд в плетении, из которого складывалась чудовищная маска – юный, полный предвкушения взгляд, и прошептала:

- Выше!

Единый взмах крыльев поймал их у самых крыш, качнул, как в колыбели, вновь повлек вверх. Еще взмах. Новые общие крылья ощущались такими огромными, что, казалось, их крючковатые концы достают начало и конец длиннейшей в Доне улицы, а черная перепонка, натянутая между заостренными спицами каждого крыла, накрывает весь Ориенс, пряча от смертных луну и звезды.

Еще взмах, еще! Крыши удалялись, пока не слились в серые пятна. Огоньки фонарей уменьшились и больше не разгоняли тьму, теперь видно стало, какая она огромная и сильная даже сейчас, незадолго до рассвета. Она подбиралась со всех сторон к светлым дорожкам фонарей и казалось, эти дорожки – тонкие преграды на пути реки тьмы: чуть надорвется в одном месте – и всю столицу затопит.

 - Выше! – на выдохе. На вдохе мокрая вата облака полезла в горло. Они прорвали ее и понеслись вверх, вверх. Небо здесь было темнее, тут все еще царила ночь. Звёзды яркие, глазастые, внимательные. Мира отвернулась от них, спрятавшись у случайного любовника на груди, и всё равно потребовала: «Выше!»

Чем выше, тем было холоднее. Этот холод начинали ощущать как угрозу, даже они, carere morte. От него леденели пальцы, щеки, глаза. Он пробрался в тело, к сердцу, и стало вдруг ясно, что очень сильный холод может убить точно также, как солнце.

- Выше? – усмехнулся партнер. Мира все равно прошептала: «Да». Но их общим крыльям теперь сложно было опереться на воздух. Не оттолкнуться: слишком разрежен. Тогда они сложили крылья и черным метеором полетели вниз, вниз.

Город под ними казался желто-рыжей плесенью на необъятном угловатом камне тьмы. Холодный ветер резал лицо, замораживал выступившие от восторга и ужаса слезы. Они оставались позади ледышками – быть может, завтра упадут на Дону с первым снегом. А ветер становился все сильнее, бил наотмашь со всех сторон сразу, вертел их, хотел пробраться под общую крылатую тень, разорвать, но они льнули друг к другу сильнее, крепче заворачивались в кокон тени. Мира слышала как сильно, быстро бьется сердце партнера - так близко к ее колотящемуся загнанной жертвой сердцу, что от этого внезапно стало тепло. А город внизу приблизился: стали различимы дома, дороги, даже крошечные, катящиеся по ним экипажи…

Пора!

Они вместе развернули крылья, и ветер из врага мигом обернулся союзником, подбросил их, раздувая тень парусом. Держал, не давая упасть. Хороший…

Теперь можно было рассмеяться, обняться напоследок… и расцепиться, пока от поднявшегося внутри живого тепла не стало обоим жарко, неловко.

Вампир, впечатленный то ли ее смелостью, то ли отчаянностью, напоследок ухватил за край тени, влюбленно заглянул в глаза.

- Завтра здесь же?

- Не знаю, - бросила Мира и сорвалась прочь, пока он не решил ее догнать.

Перед рассветом, так и не выйдя из крылатой тени, она вновь устроилась на крыше честно отвоеванного у Митто дома, и ждала, когда ветер, все такой же резкий, режущий принесет первые золотые искорки - провозвестники солнца. Для нее, carere morte, это будет сигнал спускаться в защищённый от света подвал. После танца в небе кружилась голова, крылья за спиной до сих пор ощущались как чужие: широкие - не по ее плечам, нескладные, тяжелые, словно впитавшие ночную сырость и тьму.

Для высших из Высших carere morte такие «игры в небе» были бы ребячеством и дикостью. Но Мира про себя радовалась, что за годы в свите не забыла развлечения дикарей. Сейчас они давали небольшой, но необходимый личный кусочек свободы. Пусть даже это всего лишь свобода бездумья, но иногда и бездумие нужно. Лететь – и не бояться, не сомневаться, не лгать, не рассчитывать варианты, не думать, вернешься ли домой до рассвета… Лететь".

Когда-нибудь я дозрею до большого поста на тему Бездны. И ещё одного поста на тему анатомии и физиологии carere morte... Но не сегодня)

Хочу уже выкладку начать... Вот 9-ю главу допишу, всё перечитаю и начну!