Декадентская мифология

Все не так, как у Н.А. Куна. Попытка написать "поэму в прозе", возможно, не самая удачная. 

Разумеется, он не помнил своего рождения, но прекрасные нимфы, вскормившие и воспитавшие его, рассказывали, что нашли его в песке на берегу моря, там где покорная Гея тихо склоняется в ласковые объятия Посейдона. С ранних лет он ни в чем не знал нужды: он жил все там же, в вечно цветущих садах неведомой Ливии, ютящихся на маленькой полоске земли между суровыми, покрытыми снежными шапками горами и сверкающей лазурью соленой воды. Мир его был прекрасен и он не желал видеть иного, его нисколько не занимало ни то, что сокрыто за стеною гор, ни то, что располагается за простором морей.
Ему всегда было вдоволь еды и питья, а в крове он не испытывал ни малейшей нужды, ибо, засыпая на голой земле, на ложе сочных трав или даже на холодных камнях, он каждый раз просыпался здоровым и бодрым, постепенно крепнув и набираясь сил. Он был одинок и не сознавал своего одиночества.
Так он вырос рослым, мускулистым юношей. Нимфы и дриады, не знающие болезней и старости девы, некогда игравшие с ним, ребенком, теперь будто избегали его; едва появившись у него перед глазами, они с озорным смешком скрывались от молодого гиганта то в дуплах старых олив, то в озерцах у родниковых источников. Но одна из девушек, по имени Тингис, как-то солнечным утром не скрылась от взора юноши, когда он встретил ее на полянке в оливковой роще. Она не бросилась бежать, а неловко улыбаясь, то робко бросала взгляд на юношу, то опускала глаза долу.
- Почему ты не убегаешь от меня? - спросил юноша.
- Я люблю тебя, - отвела девушка.
Он не понял ее, но резвая нифма вдруг бросилась ему на шею и поцеловала атлета в пухлые губы.
Так он узнал о любви. Но Тингис внезапно ушла, лишь только юноша успел к ней привыкнуть. Его кровь бурлила, в его молодом теле после каждой ночи, проведенной на голой земле, рождались какие-то новые силы, но они не находили выхода. Он стал угрюм. Теперь, завидев лукавых нимф, он, изрекая самые грозные проклятья, на которые была способна его простая душа, бросал в них ветки и гнилые плоды, так что насмехающиеся над ним озорницы еле успевали от них увернуться. Сидя на берегу моря, он больше не любовался бесконечной игрой волн и песка, а швырял в воду камни, а порой и целые скалы, как будто задался целью добросить их до невидимого дальнего берега.
Однажды, обессилев от напрасной ярости, он уснул в тени прибрежной сосны, но вдруг открыл глаза, услышав чьи-то тяжелые шаги. Это была не нимфа. Над ним стоял рослый, широкоплечий мужчина с курчавой бородкой, завернувшийся в порядком потрепанную львиную шкуру.
- Кто ты? - спросил юноша.
- Мое имя Геракл...
- Сразись со мной! - крикнул ему Антей, сам не понимая почему.
Но путник не стал уклоняться от боя. Оба мужчины, молодой и зрелый, обменялись ударами здоровенных кулаков, но Геракл оказался сильнее и страшным ударом сбил юношу с ног. Однако, оказавшись на земле, Антей вновь почувствовал прилив сил, и, легко вскочив на ноги, обрушил на противника волну своей ярости. Три раза Геракл сбивал Антея с ног, но каждый раз юноша поднимался и снова лез в драку. Тогда Геракл обхватил руками могучий торс борца, оторвал от его земли и, со страшной силой ударив тяжелое тело об колено, переломил врагу хребет. На землю теперь упал бездыханный труп.
Несколько мгновений отдышавшийся Геракл с грустью смотрел на стройное юношеское тело и смазливое лицо, на котором навеки застыла гримаса неутоленного гнева - и, прихватив сброшенную на землю львиную шкуру, зашагал прочь.
В тени оливковой рощи нимфы вырыли могилу своему любимцу, а заплаканная Тингис, носящая под сердцем ребенка, последний раз поцеловала его посиневшие губы.