Интервью с Анной Гутиевой для Литературной газеты
Автор: КамаргоВышло в Литературной газете от 31 июля 2024 года в сокращении
Анна Гутиева – шеф-редактор литературного журнала «Российский колокол», писатель, автор известной книги «О чем кричит редактор», литературный редактор, под ее редакцией выходили книги в разных издательствах, преподает в Писательской Академии Антона Чижа.
Ольга Камарго (ОК): Вы стали шеф-редактором журнала «Российский колокол». Какие надежды вы возлагаете на проект. Каковы основные требования к текстам?
Анна Гутиева (АГ): - Не столько надежда ведет меня вперед, сколько упорство и желание противодействовать трендам современной литературы. Не из вредности, а потому что кто-то должен сказать погромче: «Происходящее давно утратило смысл, стоит задуматься о трансформации». При этом результата от этого бунта я не жду. Мои требования к текстам и есть мой бунт. Они озвучены на сайте журнала. Если кратко, то текст для меня не просто история. История рассказывается для того, чтобы передать определенный посыл – посыл может быть выражен мыслью или чувством. Редкий товар ныне. Мысль и чувство, чувство и мысль, ну еще, толику юмора. Разве я многого прошу? Все стали очень серьезные, при этом умного ничего не говорят, посмеяться над собой, над миром, над жизнью не умеют. Для этого ведь надо смотреть «над», выйти из себя в мета сферы, а для современного писателя нет ничего вне «я». Писатели с придыханием обмусоливают мелочи жизни.
При этом я не питаю иллюзий, что я смогу собирать номера журнала сплошь из того, что считаю значимым. В общем потоке всегда будет текст «более-менее», который я возьму за неимением лучшего или потому что до лучшего в потоке текстов не добралась. Толпа ринулась в литературу и литературу нечаянно затоптала. Это одна из значительных проблем: утрата сферы искусства, как сферы избранных. Сегодня всем внушается: писать может каждый, каждый талантлив. Ложь. Но все эти обманутые бегут в писательство, потому что навскидку им кажется легче научится писать, чем играть на скрипке, и будто вообще дело лишь в технике.
ОК: Можно ли уже сделать первые выводы по результатам работы? Есть ли какие-то стандартные ошибки у авторов?
АГ: - Одна ошибка, она касается подавляющего числа авторов, причем речь идет не только о начинающих, но и о вполне себе издающихся и даже громко звучащих авторов. Неспособность мыслить.
Сегодня на вершине те, кто умеет совершенно блестяще писать ни о чем. Это одна из иллюзий нормальности. Открываешь книгу – написана хорошо. О чем? Ни о чем. Автор не способен сформулировать ни сложного общечеловеческого или остросоциального конфликта, ни дать своим персонажам мало-мальски стоящего осмысления действительности. Да что там, цитировать ведь нечего в книгах стало.
Потому что автору нечего сказать. А те, кто пытается, выдает поверхностные суждения: мир несправедлив, в жизни есть счастье и т.п. Отсюда рождается «чернуха», как суррогат искренности и глубины, отсюда же растет автофикшн, как неспособность мыслить шире собственного «я», здесь же притулилась литература травмы, фемповестки, притеснений и прочего трендового, ведь это удобно – мыслить-то не надо. Поэтому в требованиях к текстам в журнал стоит жесткое «стоп» всем перечисленным видам.
Поправка – я говорю о трендах и общей картине, есть исключения, конечно.
ОК: Вышла ваша книга «О чем кричит редактор» в издательстве «Альтернативная литература». Казалось бы, название книги говорит само за себя. И все же, что полезного найдут для себя автор и редактор, ведь книг по писательскому мастерству очень много?
АГ: - Человек, лишенный воли, красоты и силы духа, пришел в литературу и засел там, ноя и жалуясь на все подряд. Я вижу проблему упадка литературы не в технике писательства, а в психологии писателя. Поэтому моя книга преподносит литературу с этой точки зрения. Умение нестандартно мыслить, да просто размышлять, тонко чувствовать веяние времени, смеяться, переходить от слоя личного к слою общественному и надчеловеческому – это то, чему научить нельзя, но это то, на что можно вдохновить, к чему можно подтолкнуть. Да, я затрагиваю содержательную сторону писательства, а не только техническую, и это выделяет мою книгу из тысяч ей подобных. Также я считаю нужным указать критерии хорошей литературы. Задать ориентир. Потому что у меня много вопросов к тем, кто продвигал и издавал тот бессмысленный, а зачастую отвратительный шлак, авторы которого сегодня довольно громко звучат.
Я понимаю, дело в психологии современного человека, в его образе мышления, жизни, литература рождается из совокупного портрета современности. Только вот в чем загвоздка. Например, детская литература сегодня в России – это море глубоких смыслов, потрясающих структурных и стилистических находок, тонкость конфликтов и переживаний. То есть современная психология не помешала детским писателям быть подлинными писателями. Значит, если задать верные ориентиры, можно исправить ситуацию и во взрослой прозе. Что я и пытаюсь сделать своей книгой.
ОК: Как вы пришли к редакторской работе? Это – желание помочь авторам? Найти адекватных авторов? Может, наоборот, слишком много попадалось странных редакторов. Либо же цели более глобальные? Повлиять на умы, на литературный мир.
АГ: - Мир для меня существует постольку поскольку его можно переформатировать в буквы. Такова моя личная особенность выживания. И вот я читала книгу за книгой и вдруг обнаружила, что я по уши в грязи. Новые авторы удивительным образом лишили мир красоты и значительности, человека – возможностей и души, жизнь – развития и цели. Поразительное мастерство. Я решила изучить вопрос и была удивлена, что очень много людей обслуживает этот гнилой мирок новых писателей, дает термины пустоте, придает смыслы бессмысленности, кучеряво так, с претензией на научность. Я думала, что скоро все одумаются, и это закончится. Но нет, оно усугубляется. Мне дико жаль настоящих, талантливых писателей сегодня, большинство из них прозябают в тени, бросают писать, мы о них не узнаем в потоке бесконечного словотреньканья ни о чем. Очень страшно - иметь талант, иметь что поведать и не быть услышанным, видеть, как превозносятся бесталанные и пустые.
Я твердо убеждена, современную литературу когда-нибудь будут изучать, как пример грандиознейшего упадка в истории литературы, а содержательные и технические особенности современных книг в качестве примет распада и деградации.
Что я могу поделать с этой ситуацией, особенно учитывая то, что для большинства ее участников все очень хорошо проходит? Могу заставлять писателей работать с собственными текстами, мыслями, чувствами, страхами, убеждениями так, чтобы максимально полно вытащить из текста его потенциал. Потому что у меня есть критерии, я учу им писателей. Просто это капли, а ситуация – море.
Я возмущаюсь много, но я терпеть не могу нытиков, поэтому много и упорно «строю». Я создала необычные методики восприятия текста, преподаю их, написала книгу о единстве содержания и техники писательства (прим. «О чем кричит редактор») веду каналы в сети, сейчас еще и отбираю тексты для журнала по своим критериям, выискиваю звездочек, ну и работаю с бесконечным потоком авторов.
Литература для меня сфера высокого искусства. Искусство – это концентрированная жизнь, ее смысл, ее переживание, через которое читатель, зритель рождается заново, видит все остро. Писатель – служитель искусства, человек с особым восприятием мира, особым стилем мышления и, конечно, имеющий дар свыше. Какова бы ни была реальность, это всего лишь период, он пройдет.
Реалии меняются, сдвинутся приоритеты, кто-то из значимых в этой сфере облажается, кто-то рухнет, что мы уже наблюдаем, пока в небольших дозах. Народ под влиянием социально-политических изменений, технологических сдвигов поменяет свою точку зрения на то, что есть хорошо, и потребует, например, не маленького никчемного человечка в качестве главного героя, а подлинного героя, мужественную светлую личность вроде Данко. Например, я писала о психологии героической личности еще года три назад, в моей книге есть этот раздел, но три года никому эта тема была не нужна. И вот только в этом году пара конкурсов наконец дала прямой запрос на героических персонажей. Потому что всё меняется, а литературное искусство остается искусством, кто бы что не выдумывал, пытаясь его заменить на суррогаты. И когда-нибудь читатели спросят с писателей настоящее творчество. А я пока делаю, что могу, в этом направлении.
ОК: Есть некое деление на боллитру и «жанр». Например, фантастика не награждается премиями, потому что это «жанр». Это – надуманная проблема?
АГ: - Сегодня по этому вопросу имеет смысл ответить так: вся сила, все мысли, все таланты перетекли из современной прозы в жанры. Порой в фэнтези или любовном романе куда больше жизни и чувств нежели в некой расхваливаемой книге из современной прозы. Сегодня есть жанр, который никто никуда не может приткнуть – взрослые сказки. Вот это мощная концентрация смыслов психологических, философских, социальных, заключенных в метафоричность сюжета и образов. Я бы выбрала вместо десяти премиальных книг одну такую сказку. Порой сюжет тверже и структурно выполнен верно в жанровой литературе, нежели в современной прозе. Неудивительно, что современная проза представляет собой некую смесь жанров, словно это попытка урвать живое. Но даже если в списки номинантов премий вместить все жанры, без критериев отбора жюри не справится. Критериев-то нет. Если бы книги судили по глубине смысла, по оригинальности задумки, по силе чувств, по остроте поставленного конфликта, какое имело бы тогда значение, в каком жанре они написаны? Никакого.
ОК: Что происходит сейчас с критикой и толстыми журналами? Когда-то «толстяки» были своеобразным лифтом, публикация в любом из них была доступом в большую литературу. Так же, как и критика – значит, ты из себя что-то представляешь, раз тебя заметили. Работают ли эти механизмы теперь?
АГ: - Нет, не работают, потому что это два института «из любви к искусству». Сегодня всё есть голимый маркетинг, рынок. Издательства отдельно, журналы и критика отдельно. Журналы еще держатся, и у журнала есть возможность выдвигать авторов на премии. Институт критики существует по остаточному принципу в сети и журналах, что катастрофично, конечно. Потому что критика – единственное звено в литературе, которое работает на литературное искусство, а не на продажи и читателя, имеет дело как раз-таки с критериями и довольно четко обозначает, почему текст плох или хорош.
Тексты вырождались, критике стало нечем «питаться», это началось давно. Критика вымирала, пока не трансформировалась в нечто промежуточное, вроде обзорных рецензий в сети или журналах. Зачем мне общий обзор на стотысячную книгу стотысячного автора? Ну, вышла у кого-то там книга, бывает, это вообще не повод о ней говорить. А поводом должна стать тема книги или ее отсутствие, как недостаток, поднятые в книге значимые вопросы общества, затронутые необычные конфликты, и то, как технически это было воплощено – удачно или неудачно. Это могло бы стать лифтом продвижения. Но чего нет, того нет, по этому принципу книги ныне не обсуждаем. Современные рецензии соответствуют содержанию книг – они констатируют наличие сюжета.
В критике же важен критикующий. Я хочу знать, что за человек рекомендует или не рекомендует мне книги, каковы его критерии отбора, что для него хорошо, а что плохо, есть ли у него система оценки, чтобы понять, нужно ли мне прислушиваться к его мнению или нет.
Должен быть структурный подход к возрождению литературы. Например, напишут журналы требования к текстам, к темам, конфликтам, напишут издательства требования, и я не про рыночные, типа «требуется тёмное фэнтези с серой моралью», а про литературные. Критики озвучат свою систему оценки, отмечая четко обоснованные «проколы» в текстах, исходя из системного подхода к тому, что есть хорошо, а что плохо. Авторам придется постараться. На этом месте мне обычно говорят о несвободе и цензуре, как о чем-то нехорошем, пусть, мол, пишут что хотят, это же творческий процесс. Сотни тысяч авторов пишут сотни тысяч бессмысленных текстов. Играйте в свободу дальше.
В детской литературе, которая, напоминаю, на пике своего расцвета, издательства не стесняются четко формулировать и темы, и идеи, и свои ожидания. И это раскрывает возможности детских писателей по максимуму.
Спасибо за беседу!
#литературка