Два необычных места... Не знаю, насколько антуражных, но необычных, да

Итак, включаюсь во флэшмоб от Анастасии Разумовской: «Антуражные места в ваших книгах с необычными традициями». Несу два фрагмента из «Большого путешествия», совокупно составляющие примерно 8000 знаков (то есть укладываюсь в оговоренный объем).

Не знаю, как насчет традиций, но необычная атмосфера мест там налицо.

1) Угольная яма на парусно-паровом корабле «Дон», где прячется от погони набедокуривший трикстер Родри. Особенно любопытно, как пребывание в ней воспринимает сам беглец – с учетом специфики его менталитета. 

Завернувшись в добытое у ротозея-ирландца одеяло, Родри лежал на жестком и колком угле. В похожем на погреб помещении, где он на сей раз устроился, царила кромешная темнота: свет не пробивался сюда ни через плотно закрытую дверь, ни через наглухо затворенный лаз в потолке. Где-то за стенкой мерно раздавались знакомые тяжелые глухие удары.

Уже в первые дни своего пребывания на «Дон» Родри узнал от моряков о находившейся на ней загадочной «машине», заменявшей собой гребцов. Машина пугала его: она казалась живым существом, могучим и ненасытным, пожиравшим огромные количества каменного угля, выпивавшим невероятную уйму воды, наверняка не брезговавшим и неосторожными моряками. По счастью, машина никогда не покидала отведенного ей места и вообще крепко спала бо́льшую часть времени, но при каждом пробуждении ее железное сердце начинало громко и до странного ровно биться, создавая ощущение чего-то зловещего, неизъяснимо опасного. Поначалу, едва заслышав эти звуки, Родри обращался за защитой к древним богам бриттов – Гвину ап Ллуду и Манавидану фаб Ллиру. Стараясь не ошибиться ни в едином слове, он по много раз повторял полупонятные старинные молитвы, как когда-то его учила мать, бывшая аннонская жрица. Правда, ни грозный король потустороннего мира, ни могущественный владыка моря никогда не откликались на его призывы, и все-таки Родри ощущал их молчаливую поддержку и от этого чувствовал себя увереннее.

Однако постепенно Родри пообвыкся. Машина по-прежнему не внушала ему доверия, но перестала казаться грозной, безоговорочно враждебной силой. В предыдущие две ночи Родри, заслышав ее стук, призывал на помощь уже не Гвина с Манавиданом, а всего лишь святого Давида. На сей же раз он осмелился и вовсе обойтись без молитв. Разъяренные моряки, рыскавшие по «Дон», казались теперь Родри куда опаснее железного чудища, спрятанного в недрах корабля. Привлекать их внимание он не хотел уж точно!

Замерев, Родри непрестанно вслушивался в пробивавшиеся сквозь деревянную переборку редкие, глухие удары сердца машины. Время от времени ему смутно чудились между ними далекие сердитые голоса моряков. Зато вполне отчетливо он слышал недовольное бурчание собственного пустого живота. Крошечный кусочек мяса, перепавший от ведьмочки, совсем не насытил Родри. Наоборот, он лишь усилил чувство голода. Временами Родри даже жалел, что столь опрометчиво отказался от капусты: в конце концов, гленские ведьмы ею не брезговали. Конечно, от ведьм можно было ожидать и не такого – на то они и ведьмы. Но ведь и сам Родри оказался, как выяснилось, не прост: как-никак, на четверть сид. А может, и больше, чем на четверть: кто знает, от кого была рождена его мать, никогда не знавшая своего отца!

Не успел Родри подумать о своей сидовской родне, как совсем рядом от него послышалось тихое шуршание. Поневоле Родри напрягся. Звук повторился. Затем чуть в стороне с легким постукиванием покатился уголек – видимо, он-то и шуршал, медленно сползая по склону кучи.

Чуть успокоившись, Родри шевельнулся и облегченно вздохнул. В тот же миг что-то теплое коснулось его босой ступни.

Вздрогнув, Родри замер. Кто бы это мог быть – бука, бубах? Или, может быть, прибившийся к запасам угля рудничный гоблин? Как бы то ни было, это явно был какой-то добрый сосед из тех, кто поселяется рядом с людьми. Встречи с таким фэйри Родри побаивался. Слишком много было на его совести проделок, нарочно устроенных так, чтобы люди винили в них славный народ. И теперь всё зависело от того, призна́ет ли волшебный житель этой кладовой в нем свою родню, по праву творящую подобные шутки.

Что делать в случае такой встречи, Родри продумал уже давным-давно. Теперь предстояло претворить этот план в жизнь.

– Я Родри, сын Робина Доброго Малого, внук Альберона, потомок пресветлой Дон, – тихо прошептал он. – Назовись и ты, брат по крови! – и затих в ожидании ответа фэйри.

На случай, если тот не захочет примирения, Родри давным-давно разучил древнее заклинание, выпытанное у старой гвентской ведьмы. Заклинание было на редкость могучим: ведьма посулила, что оно зашвырнет фэйри на берег далекого южного моря и продержит его там четырнадцать поколений. Правда, проверять действие заклинания Родри пока не доводилось. К тому же теперь, уверившись в своем родстве с сидами, он сам опасался под него попасть.

Представляться фэйри не пожелал, но вроде бы и не разгневался – лишь еще пуще завозился-зашуршал возле ноги. А в следующее мгновение по лодыжке Родри скребанули острые маленькие коготки.

Непроизвольно Родри дернул ногой. «Фэйри» испуганно пискнул и шарахнулся в сторону.

«Тьфу, да это же крыса, провались она в Аннон!» – мысленно ругнулся Родри. С юркими и нахальными корабельными крысами он уже не раз встречался за время своих скитаний по «Дон» – но так и не смог к ним привыкнуть.

2) Обсерватория, оборудованная двумя приятелями-инженерами (и по совместительству исследователями-энтузиастами) Иосифом и Уфрином в одном из помещений башни гелиографа. Тут у меня даже иллюстрация есть.

В помещении, приспособленном Иосифом под обсерваторию, оказалось тесновато, но неожиданно светло. Первое, что увидела Танька, заглянув в распахнутую Иосифом дверь, было широченное окно без рамы и стекол. Затем, повертев головой, она обнаружила справа у стены большой стол, заваленный желтоватыми свитками то ли бумаги, то ли пергамента. На столе прямо посреди свитков гордо возвышался самый настоящий телескоп – как раз такой, как она себе представляла: толстая матово-черная труба на блестящей бронзовой треноге. А чуть поодаль от телескопа Танька разглядела хорошо знакомые очертания микроскопа – почти такие же были в университетской лаборатории у мэтрессы Брианы.

– Ну вот, – произнес за ее спиной Уфрин. – Тут мы с Йоси звезды изучаем... То есть с мэтром Иосифом, конечно же...

– Уфрин, будь добр, последи за Оппидумом, – внезапно перебил его Иосиф. – А то еще ответ пропустим.

В ответ тот беспечно отмахнулся:

– Брось, успеется. Пока послание дойдет до Карфагена, пока его там расшифруют, пока решат, что ответить...

– А в Оппидуме вообще за этой башней следят? – вдруг вмешался Олаф.

Оба инженера разом повернулись к нему.

– М-м-м... – протянул Уфрин.

Танька встревоженно посмотрела на него, затем перевела взгляд на Иосифа. Неужели все их усилия могли пойти прахом просто потому, что на другой башне не заметили сигнала?!

– Следят, – уверенно произнес Иосиф. – Я там бывал. У рыжего Фестиана не забалуешь!

В ответ Олаф ничего не сказал, лишь задумчиво кивнул. Уфрин внимательно посмотрел на него, вздохнул, а затем хмуро объявил:

– Ладно. Пойду я на балкон. Только бумагу и карандаш возьму, а то там церы поплавились.

А у Таньки вдруг потеплело на сердце от знакомых слов в устах африканского инженера. Слова эти, «карандаш» и «бумага», прозвучали совсем по-гленски, совсем по-домашнему. Ясно было, что они пришли в эти загадочные, далекие от родного Придайна края прямо из Кер-Сиди – вместе с предметами, прежде не здесь неведомыми.

Танька невольно улыбнулась. Оба инженера, и Иосиф, и Уфрин, теперь казались ей старыми добрыми знакомыми, словно она их прежде не раз встречала в стенах родного Университета. А вспыхнувшая было в ее сердце тревога разом отступила, сменившись теплым ощущением уюта, доверием и надеждой.

Проводив взглядом направившегося на балкон Уфрина, Танька повернулась к Олафу. Тот стоял рядом с ней в напряженной позе, и на лице его по-прежнему читались беспокойство и сомнение.

– Всё будет хорошо, Олле, – мягко сказала она и снова улыбнулась: – Вот увидишь!

Олаф в ответ чуть слышно вздохнул и покорно кивнул.

Между тем обстановка за дверью явно переменилась. Больше оттуда не доносилось ни звука: затихли и шаги, и голоса. Иосиф и Олаф тоже молчали. Тишину нарушала только одинокая муха, с негромким жужжанием кружившаяся под самым потолком.

– Тихо-то как стало... – безотчетно пробормотала Танька.

– Ушли, наверное, – откликнулся Иосиф. – Поняли, что ждать нечего.

Снова помолчали. Затем Танька наконец решилась: подошла к столу и осторожно дотронулась до черного тубуса телескопа.

– Любезный мэтр Иосиф, а можно мне туда заглянуть?

– На Оппидум посмотреть? – уточнил тот и, не дожидаясь ответа, кивнул.

– Нет, на небо, – не задумываясь, покачала головой Танька – и тут же опомнилась. Что такое Оппидум, она давно догадалась. Конечно же, это была соседняя башня гелиографа – та самая, в сторону которой Иосиф недавно отправил ее послание и откуда Уфрин ожидал сейчас ответа. Наблюдать за башней было бы сейчас логично и разумно. А вот любоваться на звезды – по меньшей мере странно.

Иосиф и правда посмотрел на нее с недоумением.

– Но ведь сейчас день, великолепная! – удивленно воскликнул он.

Смешавшись, Танька растерянно кивнула. Самое нелепое, именно сейчас она отчетливо видела на серебристо-голубом небе множество ярких разноцветных точек. Более того, Иосиф стоял перед ней как раз напротив окна, и прямо над его головой, словно драгоценный камень в королевском венце, сияла крупная звезда.

– Да, сейчас день, – задумчиво повторила Танька. – И правда, я как-то не сообразила...