Вторничное досье: трактирщик Исул

Вновь загляну на вторничный вечерок, на флэшмоб-досье от Кейт Андерсенн.

Итак, сегодня я вспомню об очередном второстепенном герое. На сей раз это будет трактирщик Исул -- персонаж из впроцессника, потихоньку и неприметно обзаведшийся индивидуальными чертами.

Итак, Исул содержит таверну (называемую по римскому образцу попиной) в портовом городе Ликсусе в раннесредневековой Мавретании.

Что про него я уже знаю:

1) Внешность. Появляется он как "Степенного вида ливиец в синем асельхаме с откинутым на спину капюшоном". Если что, то асельхам -- это берберское (не знаю, правда, насколько распространенное) название той марокканской одежды, которая по-арабски называется джелляба. Но арабов там у меня нет, так что слова "джелляба" нет тоже. А вот эти длиннополые балахоны с остроконечными капюшонами есть.

2) Род занятий. С ним у Исула не всё просто. Вроде бы трактирщик, но это лишь одна его сторона. Вторая же сторона -- это служение Всемилостивейшему и Четверым у колесницы. В общем, жрец тайного культа. Или священник -- наверное, ему бы больше понравилось такое определение.

3) Семейное положение. Холост, поскольку в целибате. Приютил у себя в доме вдову своего брата с детьми, но к сожительству склонять ее не стал: обет целомудрия соблюдает вроде бы добросовестно. Вообще-то он при этом нарушает обычай левирата, а при том, что культ Небесного Колеса официально там под запретом, это выглядит как минимум подозрительно.

4) Темные стороны.... О, они только сейчас начали вылезать во всей красе. Не, ну то, что красавицу невестку он вопреки ее желанию превратил в живую рекламу своей таверны, уже настораживает. Но есть подозрение, что это еще цветочки. Потому что в "колесном" культе, помимо более или менее мирного основного направления, есть еще и откровенно изуверская "аксумская" ветвь.

5) Образец диалога с его участием (вторая участница -- та самая вдова брата):

Не добежав нескольких шагов до Исула, Моника растерянно остановилась. Посмотрела на него. Тот тоже заметил ее, повернул голову.

– А, это ты? – спросил он с легким удивлением. – Случилось что-то?

Моника смутилась, неуверенно покачала головой.

– Нет-нет, всё в порядке... – поспешно вымолвила она, пряча глаза.

Исул на миг задержал на ней взгляд, затем деловито кивнул.

– Ну тогда хорошо, – продолжил он благодушно. – А я как раз к твоим заглянул. С Итту играют. Угостил их карфагенскими финиками – вмиг за обе щеки умяли! – И Исул широко улыбнулся, показав крепкие чуть желтоватые зубы.

– Спасибо тебе за заботу, – привычно откликнулась Моника – и вдруг почувствовала, как у нее екнуло сердце и неприятно похолодело в груди. Похоже, только теперь она осознала всю бедственность положения, в котором оказалась. Уходить от Исула и ей самой, и ее сыновьям было некуда. Отца уже несколько лет как не было в живых, мать удалилась в монастырь, один брат служил в легионе и жил в казарме, другой учился далеко за морем. Даже родительский дом – и тот был продан за долги, и теперь в нем жили незнакомые, чужие люди. Всё, что осталось теперь у Моники и ее сыновей своего, не взятого взаймы, – это одежда, которую они носили, и пара больших дорожных сундуков: один – с женскими вещами, другой – с детскими. При этом добрая половина игрушек, которыми играли Вул и Рруз, была подарена им всё тем же Исулом.

Между тем Исул самодовольно ухмыльнулся.

– Рад, что угадал, чем их порадовать, – произнес он.

Моника вымученно изобразила подобие улыбки, беззвучно шевельнула губами. В горле у нее словно застрял колючий комок, мешая говорить.

– Скажи, это правда? – судорожно вздохнув, произнесла она наконец – и тут же почувствовала, как щеки у нее вспыхнули огнем.

Исул на миг нахмурился, затем удивленно приподнял бровь.

– Что правда? – спросил он с недоумением.

– Это правда, что я у тебя в попине... – Моника запнулась, отвела глаза и, пересилив себя, решительно выпалила: – Что я приманка для моряков?

На миг Исул замер. Затем хохотнул:

– Что? Ты – приманка?

Теперь уже отступать было некуда. Моника кивнула.

Исул хмыкнул, затем недовольно поморщился.

– Можешь, конечно, считать и так, – медленно, с расстановкой вымолвил он. – Я, правда, предпочитаю называть это иначе – твоей бескорыстной помощью. И на всякий случай напомню, что две трети дохода от попины я жертвую на добрые дела. Между прочим, и на твоих детей тоже. Последняя Пророчица учит заботиться о бедных, не считаясь с различиями в вере.

Закончив говорить, Исул пристально посмотрел на Монику и снова улыбнулся. На этот раз улыбка у него получилась натянутой, а взгляд остался жестким и колючим.

Что ж, Исул сказал ей всё как есть. По сути, открытым текстом. Она и ее дети – нищие, принятые в дом из милости. А милость полагается отрабатывать.

– Я поняла, эрэ Исул, – тихо сказала Моника и опустила голову. Похоже, ничего, кроме как смириться, ей не оставалось.

– Ну вот и славно, – тут же откликнулся тот. – Помни, что гордыня – один из смертных грехов. Так, если не ошибаюсь, говорил когда-то ваш папа Григорий... Впрочем, ты же, кажется, донатистка, не так ли?

Сердце у Моники екнуло. Ее единоверцев официальная церковь действительно называла донатистами – не в честь отца Доната, разумеется, а по имени карфагенского епископа, несколько веков назад основавшего это течение.

– Так, эрэ Исул, – едва слышно подтвердила она.

Отпираться Моника не стала и пытаться. В том, что Исул прекрасно знал о ее походах в часовню, она не сомневалась.

Натянутая улыбка на лице Исула тотчас же сменилась довольной ухмылкой.

– Ладно, – сказал он, махнув рукой. – В конце концов, это не столь важно. И не беспокойся, дорогая моя родственница: ничего дурного тебе не грозит. Те, кто ходят в мою попину часто, давно усвоили, кем ты мне приходишься, так что ничего лишнего себе не позволят. А от случайных гостей тебя всегда защитит Яни. Да и моряки вступятся: они тебя любят!