Ядвигино счастье

В десятой главе появляется неожиданный персонаж, и фокус действия смещается в глубину. Но всё взаимосвязано, и всё происходящее с нами имеет смысл.

По какому капризу судьбы в её скромную корчму занесло тогда молодого шляхтича — спросить бы у древнего дерзкого бога с колчаном и стрелами или же у старух с прялками, да не была Ядвига обучена таким премудростям. Жила она просто и полюбила просто — с первого взгляда и до конца своих дней. Шляхтич ворвался в её жизнь, ожёг серо-голубыми глазами, холодными, как первая звезда, и потребовал кубок лучшего вина. Наверное, он хотел вина из напоённого солнцем винограда, что рос в горах, где-то у далёкого неведомого моря. А что могла подать ему Ядвига? Только самое лучшее, что у неё было: сливовицу, выдержанную пять лет в дубовых бочках, крепкую, как польская сталь, и терпкую, как женская измена.

Шляхтич, пригубив, поморщился, но выпил до дна, глаз с Ядвиги не сводя, и жгли его холодные глаза, ох, как жгли! Потом приказал подать чаю — ну, тут уж она расстаралась, заварила собственный сбор из карпатских трав, да на сладчайшей родниковой воде, щедро сдобренный липовым мёдом. Шляхтич выпил пару чашек, ничего не сказал, кинул на стол пять злотых и одну, на вид серебряную, но сильно потёртую монетку с профилем кричащего человека, и умчался на вороном своём коне в неведомые дали. Щедро заплатил, очень щедро. Правда, ту монетку неправильную Ядвига так и не рассмотрела толком, сперва не до того было, а потом, видно, дети утащили поиграть и потеряли.

Ядвига ночь не спала, всё шляхтича вспоминала и корила себя за неотёсанность. Отродясь в её корчме не бывало таких прекрасных мужчин. Вспоминала тёмно-русые его волосы с медным отливом, глаза льдистые, но с такой дерзкой искрой на дне зрачков, что ей хотелось прямо там, в корчме, стащить с головы чепец, высвободить волосы из кудельного обручка, встряхнуть огненной своей, непокорной гривой — и будь что будет! Вспоминала тонкий шрам от виска до подбородка, холёные длинные пальцы, подкручивающие усы… Вспоминала, как пахло от него: лавандой, коньяком и кожей — и сладко, мучительно сладко сводило ей низ живота той забытой уже, женской истомой.

Грех, что и говорить, но на то человек и живой, чтоб грешить и каяться, и дальше жить. Впрочем, этим грехом Ядвига ксёндза даже и не подумала бы побеспокоить. В чём там было каяться — в мечтании минутном? Наверное, она перестрадала бы по шляхтичу и успокоилась вскоре, ибо место своё всегда знала и не мечтами пустыми полнилась, а жила обычно: ежедневными хлопотами и делами, которые приземляют лучше любых запретов. Да только иначе вышло…

Через две недели прошёл по селу слух, что в заброшенный маёнтак Яблонских заехал жить новый пан, Теодор Змиевский. Эту фамилию в округе шептали, крестясь. Говорили, он то ли дезертир, то ли австрийский шпион… а может, и сам чёрт в шляхетском жупане. А ещё говорили, что маёнтак тот он не честным торгом купил, а выиграл в карты у внука покойного пана Яблонского. Известное дело, картёжную удачу на ярмарке не купишь, за неё нечистый дорогую цену просит! Душу дьяволу продал этот пан, не иначе! Ядвига, не охочая до сплетен, пропускала такие разговоры мимо ушей — в корчме чего только ни болтали по пьяной лавочке.

В тот июньский день она возвращалась из соседнего села, где навещала недавно родившую дальнюю родственницу. Уже вечерело, но она об этом не тревожилась, до Тылича было рукой подать. По лесной просеке гулял шальной ветер, стрясывал с деревьев листву, гонял её по тропинке в секундных вихриках, и в этом шуршании Ядвига не сразу услышала конский топот.

Когда она обернулась, вороной конь, казалось, выскочил из ниоткуда. При виде всадника сердце Ядвиги сорвалось с ритма и воспарило в выси горнего блаженства. Тут-то она и поняла, что ясновельможный её прекрасный панич и есть тот самый Теодор Змиевский, о котором третью неделю судачат все местные бездельники.

А ещё поняла она, в глаза его яростные и жаркие глядя, что судьбы их прямо сейчас накрепко в узел сплетаются. Едва она эту мысль до себя допустила, как почудился ей в привычном лесном шуме каркающий смех старухи — но то, конечно, просто морок ветром надуло.

Ядвига уже знала, что он позовёт к себе — и она, обмирая от сладкого ужаса, придёт на 

его зов. 

(картинка кликабельна).