Активность...
Автор: Ленская ОльгаВообще, не умею заниматься самопродвижением, и погорела из-за этого, и смирилась с этим. Но проявляю активность. Слабо, конечно, но... Как-то надо же. Сначала в конкурс вписалась, теперь вот сюда: https://author.today/post/658727#first_unread
Отрывок из рассказа, с которым я сюда вписалась:
Своей дерзостью этот разбойник словно бросал мне вызов, так, во всяком случае, казалось со стороны. Хотя я, мысленно встав на его место, прекрасно понимал, что вел бы себя точно так же, и везение в сочетании с тщеславием и военным талантом толкали бы меня к таким же поступкам, дерзким на досужий взгляд, но естественным для того, кто их совершает. Да, он многое себе позволял, хозяйничая в королевском лесу словно барон в своей вотчине, но, пытаясь отправить его на виселицу, я не испытывал злости — как, думаю, не испытывал и он, путая следы и водя меня кругами по лесу, приводя в засады.
Впрочем, вчера я положил этому конец. И вчера впервые мельком увидел его. Робин Добрый Малый — так в народе зовут лесного духа, эльфа в зеленом капюшоне, – и так он называл себя, скрываясь под этим прозвищем. Даже мне, шерифу, не было известно ни его настоящего имени, ни происхождения, хотя в том, что он не здешний, я сильно сомневался – уж очень хорошо знаком ему Шервудский лес.
Полог палатки дрогнул, отодвинулся, открывая сероватую муть хмурого утра, проем тут же загородил темный силуэт.
— Милорд?
— Да, Гисборн. Проверяете, не умер ли я за ночь?
— Пока мы не выбрались из леса, вы, милорд, последний, кому я этого пожелал бы.
Гисборн опустил полог, снова скрывший тонущие в тумане стволы деревьев, и покосился на мою руку, замотанную тряпкой с проступившим красным пятном. Я поморщился.
— Не смотрите так, а то я решу, что вы боитесь крови. Что там с виселицами?
— Поставили. — Гисборн оглянулся на опущенный полог, словно вместо него мог увидеть виселицы с уже болтающимися на них телами. — Закончить бы с этим поскорее...
— Что-то не так?
— Да все не так, милорд.
— Гисборн, если и вы собрались рассказать мне байки про Робина Доброго Малого, истинного хозяина Шервудского леса, то я вас выгоню.
— Даже не думал. Милорд, вам действительно лучше?
— А что, жар заметен?
Он кивнул.
— Ничего. Бывало хуже. Помогите мне, раз милосердие не дает вам покоя.
Опираясь на его руку, я выбрался из палатки. Утренний холод сделал свое дело, вернув мне хоть какое-то подобие бодрости. Туман быстро рассеивался, открывая сколоченные за ночь виселицы — не вести же пленников через подлесок в их родную стихию, ища деревья с сучьями покрепче. А поторопиться стоит – сейчас мы не выдержим нападения, пожелай уцелевшие лесные стрелки отбить своего разбойничьего сюзерена.
На краю заросшей кустарником старой просеки стоял давно брошенный дом, в подполе которого заперты взятые вчера разбойники. Подойдя к охранявшим крыльцо солдатам, я кивнул, чтобы выводили пленников. Говорить не хотелось, казалось, что каждое слово усилит не прошедшую окончательно дурноту. День, несмотря на зябкое утро, обещал быть жарким, острые лучи еще не поднявшегося над деревьями солнца рвали вьющуюся по просеке туманную дымку, и одна только мысль о дневном зное вызывала боль в висках. Один из стражников начал сдвигать засов. Я невольно поморщился — звук лязгнувшего металла отдался где-то под ложечкой. Дверь распахнулась и шедший следом за мной Гисборн крикнул в сырой холод подпола:
— Выходите!
Внизу завозились, послышались стоны вперемешку с ругательствами. Отступив, я задел раненой рукой дверной косяк — от боли перед глазами вспыхнуло, свернулось в воронку, померкло и вновь начало проясняться — кто-то поддерживал меня, стоя почти вплотную. Туман рассеивался вместе с отступающей болью, я увидел перед собой лицо подставившего мне плечо человека — безучастное, бледное, с расширенными, будто стеклянными зрачками. На высокий лоб падали спутанные, слипшиеся от крови волосы, изорванный зеленый плащ тоже был перепачкан ею, продолжавшей сочиться из-под наспех наложенной на руку повязки. Наши взгляды скрестились всего на миг. Я опёрся здоровым плечом о стену, а Робин Добрый Малый двинулся дальше — во двор, где на фоне белесого неба виднелась приготовленная для него виселица. За ним медленно шли, болезненно щурясь на свет, разбойники, которым предстояло разделить участь своего предводителя.
Я вышел следом. Лучи показавшегося из-за деревьев солнца резали глаза, меня снова замутило. Робин Добрый Малый стоял, неотрывно глядя куда-то поверх листвы, а я, чтобы отвлечься от дурноты, разглядывал его лицо — узкое, с острыми, лишёнными правильности чертами, но обладавшее чем-то, надолго оставляющим его в памяти. Он выглядел равнодушным, слишком равнодушным, и я внезапно понял, что это спокойствие — напускное. Я видел его глаза — под тщательно сохраняемым безразличием с каждым мгновением росло напряжение, еще немного, и в них заплещется паника. Мне стало не по себе. Глупо, но сейчас я молил Бога, чтобы он выдержал.
Наконец палач подтолкнул его к виселице, набросил на шею петлю, и я невольно опустил глаза. Почему-то именно его лица я не хотел видеть изуродованным удушьем. Сухое скольжение веревки по дереву, скрип перекладины, звук, похожий на короткий всхлип. Сверху в намокшую от росы пыль упала, разбившись на мелкие брызги, тяжелая красная капля.
Казнь продолжалась, виселицы скрипели под новыми телами, но у меня внутри словно оборвалась до предела натянутая нить, тошнота отпустила, солнечные лучи уже не казались невыносимо слепящими. Главное было сделано, и теперь я чувствовал почти облегчение.
Я взглянул на продолжавшую саднить руку, и меня невольно передёрнуло: там, где на повязке выступила моя кровь, виднелся другой кровавый след, оставленный прикосновением Робина. В глубине души зашевелился дремучий, почти детский страх пополам с отвращением — тело этого человека сейчас остывает в петле, а его кровь продолжает смешиваться с моей собственной... Прав был Гисборн — все в этот день шло не так. Я оглянулся — на фоне пронизанной солнцем листвы тела повешенных выделялись уродливыми черными силуэтами. Черт бы их всех побрал.
И все же несколько часов в седле я выдержал, позволив себе слабость лишь когда добрался до замка.