Революционный шаг, не дремлет враг

Всё очень серьёзно.

В бестолковщине митинга не сыскать существа безобидней городского сумасшедшего. Любой штатный бунтарь это охотно подтвердит. Поэтому ни одному из них и не придёт в голову шарахаться в толпе от одетого не по погоде чудака, костерящего на всю Ивановскую Чубайса и какого-то там Златопердского.

Все знают, что бояться нужно неприметного гражданина, склонного к добровольному посещению массовых волнений. Этот тип особо опасен для городских ротозеев, влившихся в густой митинговый кисель по глупости или с целью поправить финансовое положение. Ведь даже самый именитый последователь Зигмунда Фрейда — со всеми парадигмами, накопившимися за долгую усидчивость в его ученом мозгу, — не скажет: какой из тайных тумблерков щёлкнет в голове блеклого скромника, с восторгом обнаружившего, что в поисках правды и справедливости он не одинок. В череп такому не заглянешь, не определишь — способен тщедушный тихоня пустить в ход припасённую на крайний случай заточку или затаится до следующего раза?

За городского же сумасшедшего поручиться можно. Он весь на виду, он беззащитен и ярок, как лампочка накаливания в ночи.  

Хмурым декабрьским днём один из таких появился на подступах к мятежной муниципальной площади. Случилось это в час, когда ближайшие улицы уже начало заполнять людское половодье, грозившее утопить временно отданную под бунт территорию. Приземистый человек шел на хрипящие звуки «раз… раз… раз…», доносившиеся из огромных черных ящиков, выложенных, как кубики, друг на друге, рядом с пышно убранной во всё белое, словно к свадьбе, сценой. Тайные силы влекли его к центру предстоящих событий, торопили туда, где заговорщицки шептались сосредоточенные люди, избравшие протест уставной обязанностью. 

Шёл товарищ смело и в движении более напоминал экзотического жреца, нежели штатного смутьяна. Он то начинал семенить, то вдруг резко останавливался, чтобы, слегка потоптавшись на месте, развернуться и продолжить путь, идя уже боком или даже спиной вперёд. Набегавший ветер изредка возмущал седую шевелюру коротышки, чем довершал в нём образ шамана, исполнявшего свои мудрёные пляски. 

 Демонстранта можно было принять за пьяного, но индивид был трезв, как томик Маркса. Мужчина вообще не пил, и именно это чрезвычайно похвальное свойство для любого представителя сильного пола позволяло ему казаться достоверным в самозабвенном обличении разного сорта предателей. 

— Ввасть выставьяет себя в ице миовой общественности повными кьетинами…  Мыази! … Пойитические пыаститутки… Они хуже хашистов! Но ничео! На тех нашёвся пыаведный суд и до этих очеедь дойдёт. Даой пыотекционистские экономические еховмы, — гейзером вырывались кипевшие в недрах человека слова. 

 Перед каждой новой фразой мужчина останавливался, вскидывал голову и в глазах его, как у пришпоренного конька-горбунка, вспыхивала решимость. Иногда громкой скороговоркой он перечислял статьи попранной конституции и требовал выпустить соратников из психушек и глухих застенков.