Медицина в литературе

Когда приговоренный увидел хромавшего солдата, в первый миг он нахмурился — недостаток бравого вояки нарушал установившуюся в его доме идиллию. Во второй миг Жорж-Мишель вспомнил, что две неделю назад этот человек не хромал — за время нахождения рядом он запомнил всех своих солдат. 

Взгляд художника сменился взглядом врача. Жорж-Мишель отметил и нездоровый румянец на щеках солдата, и лихорадочный блеск глаз, капли пота на лбу и… да! Тот самый запах, признак беды. Запах и жар… Проклятье!

— Разувайся! — резко и не терпящим возражения тоном приказал он. А увидев рану на ноге, даже присвистнул. — И как ухитрился?

Вопрос был риторическим, но смущенный вниманием принца, солдат ответил:

— Ногу натер…

Жорж-Мишель уже не слушал. Раздавал приказы коротко и резко:

— Стол! Свечи! Инструменты! Этьен!! И сержанта вот этого идиота!..

Его слуги знали этот тон, и все вокруг пришло в движение. И сержант примчался, как будто по тревоге — строго говоря, так оно и было. И тоже получил короткий приказ его высочества:

— Четырех солдат! — и сразу же добавил в ответ на растерянный взгляд: — Будут держать!

Все было привычно, и жизнь вновь обрела смысл, как бывает накануне сражения. Да и чем его  труд отличался от битвы? Рану надо было чистить, если недотепа не хочет остаться без ноги. И куда смотрел сержант?!.. Судя по виду раны, парень хромал по меньшей мере неделю… Впрочем, с сержантом разберутся потом. А сейчас его ждет дело…

— Вы, двое — держите… Ты! Сядь на него — так надежнее. Тоже держи… Этьен, дай ему ремень… Фартук!

— Ваше высочество, — Этьен вынырнул из-за локтя. — Вы будете заниматься простым солдатом?!

Жорж-Мишель хотел было ответить, что иначе простофиля лишится ноги, и осекся. Он вдруг понял, чего хочет Этьен и о чем не решается просить. 

Что ж, он и правда должен подвести итог жизни. Он уже видел одного ученика — он научил его править. Теперь увидит второго — он научил его лечить. Место за столом, инструменты — все это надлежало передать Этьену. Так было правильно. Так было справедливо. Ученик должен стать мастером. Сейчас!

— Ты прав, сегодня инструменты твои — за стол. Еще свечей! — Жорж-Мишель возвысил голос. 

Этьен побледнел, но к столу встал довольно уверенно. Все-таки оглянулся на господина.

— Если что-то пойдет не так, я подскажу, — спокойно и внушительно проговорил Жорж-Мишель. — А пока — фартук!

Он понял, что волнуется, словно в давние времена на экзаменах перед профессорами Сорбонны. Нет, гораздо сильнее. Экзамен ученика — это больше, чем собственный экзамен. И он смотрел — внимательно и строго — и дивился, как изменился сын простого конюха. Точные движения, уверенный взгляд, безупречный расчет… Сейчас Этьен ничем не походил на простолюдина. Неужели знания так меняют человека? Словно бы выжигают в его душе все суетное, грязное и низменное… И какой идиот назвал труд хирурга неблагородным?! Сейчас он наглядно видел, как это ремесло облагородило его слугу. 

Молодой хирург отвернулся от стола, и Жорж-Мишель одобрительно кивнул.

— Поставьте для больного кровать. 

И опять, словно вихрь прошел по комнате. И солдаты, отирающие пот.

— К службе этот малый пока не годен, — объявил Жорж-Мишель сержанту, — и будет находиться под наблюдением врача. Ничего, скоро сделается как новенький. Все, можете идти! Этьен? Он твой.

Ему самому хотелось подойти к aegrotus*, но негоже было отнимать у Этьена его первого пациента. Молодой хирург был старателен, предусмотрителен и прекрасно подготовлен. И Жорж-Мишель вновь удивлялся: «Неужели это сделал я? Новый Пигмалион?!» 

* Больной (лат.)

Через два дня рана солдата очистилась. 

А еще через два дня к Жоржу-Мишелю явились капитан, два его лейтенанта и два самых почтенных сержанта. Принц Блуа с интересом наблюдал за людьми Крийона, и капитан — словно пловец, нырнувший в ледяную воду — тряхнул головой и попросил отпустить Этьена к ним.

— Я понимаю, ваше высочество, — с некоторым смущением говорил он, — что нам не положено иметь собственного врача. Врач — это для всего полка. Но я могу дать вашему Этьену патент сержанта, а на деле он будет в моей роте хирургом. Прошу вас… Если бы не Этьен… А ведь такое может случиться и с другими. И патент он вот — только скажите, и я его заполню.

— Нет! — ответ прозвучал резко и категорично, и расстроенный капитан замолчал. Лица офицеров вытянулись, да и сержанты помрачнели.

— Я не позволю, чтобы кто-то даже помыслил, чтобы моему ученику и умелому врачу могли грозить палкой или же плетью, — продолжал Жорж-Мишель. — А с сержантами это происходит именно так. Я отпущу Этьена, но только в том случае, если он получит патент лейтенанта!

— Но… я же не могу, — растерялся капитан. — Только господин де Крийон…

— Хорошо, — его высочество кивнул. — Я напишу ему, и вы сможете отправить с письмом любого из ваших офицеров. Уверен, господин полковник не станет возражать и сегодня вечером или завтра утром, вы получите патент. 

Письмо он написал тотчас, а потом еще и отдал ученику свои инструменты — ему-то они скоро будут не нужны, а хирург без инструментов все равно, что художник без рук. И «Пять книг по хирургии» Амбруаза Паре Жорж-Мишель тоже отдал Этьену. А потом еще добрых четверть часа выслушивал горячие благодарности ученика, в очередной раз удивляясь, как изменилась речь некогда невежественного мальчишки. А еще подумал, что должен непременно поделиться своими размышлениями с Александром, описать эту историю и попросить проверить его достижение. Кто знает, возможно, знатное происхождение и правда не имеет такого значения и влияния на жизнь человека, как он полагал раньше, и Этьен не исключение. И — точно! — есть же еще Мартин, да и Александр что-то рассказывал о своих воспитанниках из простых. Тогда он пропустил слова друга мимо ушей, но теперь представлял, какие возможности могут открыться перед наукой и военным делом, если привлечь к ним талантливых простолюдинов. «Радостно жить, Вилибальд, — вспомнил он вдруг текст из какой-то немецкой книги, которую читал еще в юности. — Науки крепнут, города процветают, поберегись варварство!..»