Полевая хирургия

Итак, куча времени потеряна, и все даром. Монтеро на столе снова приглушенно стонет. Как бы и впрямь не отчалил в Страну Вечной Охоты, пока я тут в графиню Монте-Кристо играю, а то ведь мне быстро выпишут путевку вдогонку за ним. Нет, ну, а что мне сейчас с ним делать, когда под рукой решительно ничего нет? Раньше я всегда при себе сумку с самым необходимым медицинским арсеналом таскала, а в городе нужда в этом отпала. Вот если бы сеньор Монтеро звякнул мне накануне взрыва и предупредил, что собирается угодить в виде окровавленной тушки в мои белы рученьки, я бы, конечно, подготовилась. Сразу стойку с капельницей на пристань прикатила бы и аппарат УЗИ притолкала ради такого эксклюзивного случая.
Неожиданно скорому возвращению латиноса я уже почти радуюсь — побег все равно откладывается, в отличие от Энди Дюфрейна и мсье Эдмона Дантеса, у меня нет в запасе пары десятков лет, чтобы проколупать отсюда туннель старой скрепкой или степлером из запасов владельца кабинета (а может, у него где и дилдо еще припрятано? Вдруг им сподручнее было бы?). Безвременная же кончина господина Монтеро в отсутствие его верного Цербера — это билетик вне очереди на экспресс в мир иной и мне. А я туда пока что-то не слишком тороплюсь.
Первым делом, едва закрыв за собой дверь, мой тюремщик кидается к своему ненаглядному боссу. Щупает лоб. Слушает дыхание. Боялся все-таки, что я его степлером оприходую? Да я ж не камикадзе. Так-то, я не совсем безоружная осталась, заколки никаких подозрений у латиноса не вызвали, но пускать их в дело точно не время. Вот ведь ирония судьбы — всего каких-то пару часов назад плевать я хотела на Тьяго Монтеро, а теперь волей его ретивого подчиненного наши жизни ой как тесно взаимосвязаны.
Я быстро разбираю трофеи пиратского соратничка. Богато. Точно больницу грабанул. Изабель будет рвать и метать, не хотела бы я оказаться на месте сегодняшних дежурных. Да, впрочем, будь у меня выбор, я и на своем нынешнем месте отнюдь не рвалась бы оказаться. Накидываю одноразовый халат, надеваю шапочку и вытираю руки антисептическими салфетками — с водой тут напряг. Во всяком случае, с пресной, так-то залив под боком. Жаль, что владелец кабинета предпочитал дорогие вина, а не крепкий вискарь. Хоть для дезинфекции тогда его подпольный НЗ сгодился бы.
Выпендрежная золоченая вешалка для шляп отлично заменяет подставку для капельницы, куда я и пристраиваю пакеты с физраствором. Катетер ставлю на практически не пострадавшую правую руку и регулирую скорость инфузионного потока, на ходу пытаясь по упомянутой Изабель формуле высчитать в уме объем, который нужно влить в течение ближайших часов. Ставлю обезболивающее и антибиотик. Учитывая количество щепок, торчащих из парня, словно шпажки из блюда с канапе, добавляю противостолбнячную сыворотку. На этом легкая часть операции заканчивается. А вот с вытаскиванием осколков все не так просто.
— Нужно будет его привязать, — говорю я латиносу, который напряженно следит за каждой моей манипуляцией, точно средневековая девственница — за разоблачающимся перед нею новоиспеченным супругом. — Обезболивающее не самое сильное. У меня нет данных УЗИ, поэтому я не знаю, какие у него могут быть внутренние повреждения. Более мощные препараты всю гемодинамику дестабилизуют вконец. Так что будет больно. Я бы даже сказала, охренительно больно, — подумав, добавляю я.
— Это слабое обезболивающее? — утоняет мужик. — Боюсь, не подействует вовсе, — качает он головой.
— Почему? — спрашиваю я и сама догадываюсь чуть раньше, чем он произносит: — Adicto.*
— Ничего. Он к боли привычный, — добавляет латинос и, распустив дорогую портьеру на жгуты, принимается вязать босса к столу. Я слежу за тем, чтобы привязывал как следует, Тьяго довольно крупный и дергаться будет, скорее всего, неслабо.
— Я умею шить и делать уколы, — закончив, говорит он. — Зовите меня Санчесом, сеньорита.
— Я Лорита, хоть это и не имеет никакого значения, — отвечаю я. — Пока мне будет нужно, чтобы вы держали фонарь, Санчес. Необходимо хорошее освещение.
Окно выходит на северную сторону, и света в кабинете вполне достаточно для лицезрения похабных фоток, но никак не для операции. Да и письменный стол — не самая удачная замена операционному. Тем более, что он Монтеро изрядно коротковат. Не вписывается тот в это прокрустово ложе. Впрочем, Майка мы с Вив кромсали в ничуть не лучших условиях. И ничего… жив остался. Так и вижу себя со стороны со светящимся на лбу табло: «Мясник Лори снова выходит на тропу войны!» Да… вот только в случае с Майком мне бы при фатальном исходе глотку все-таки не перерезали…
Санчес ассистент добросовестный — фонарь держит твердой рукой, все подает по первой же просьбе, живо промокает обильно выступающую кровь, помогает очищать нагноившиеся раны, но меня не оставляет предчувствие, что как только доктор Лори закончит и выдаст заключительные рекомендации — тут ее блистательной карьере хирурга и придет каюк. Рассудит Санчес, что дальше и сам управится. А мой хладный труп будет покоиться в этом гнезде ректорского порока среди непристойных фоток и порнодисков.
Я ковыряю один особо глубоко засевший кусок металла, когда его счастливый носитель, плохо убаюканный слабеньким обезболивающим, растворившимся в закваске ядреной наркоты, которую он жрал до этого, приходит в себя. Весьма некстати, надо сказать. Сначала в меня упирается на удивление злобный и ясный для такого состояния взгляд желтых, прям как у Каро, глаз. Потом оперируемое тело выгибается дугой, пытаясь выдраться из-под копающегося в нем инструмента, а стон боли эволюционирует в короткое и совершенно отчетливое «Б**ть!» Очень приятно познакомиться, сеньор Монтеро, ага…
— Держите! — велю я Санчесу. Он наваливается пирату на грудь, параллельно пытаясь успокоить его:
— Потерпи, Явар. Потерпи. Чуть-чуть осталось.
На нас выплескивается ушат такой отборной брани на испанском, что некоторые слова я определенно слышу впервые в жизни. Черт возьми, да даже моя тетушка обзавидовалась бы с этого матерщинного Эльдорадо, а уж она в раздраженном состоянии могла посрамить портового грузчика. Это только мое имя ранило ее чувствительные уши, руганью она так не брезговала. Мужчина с шумом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы и выдает:
— Если… я сдох… то какого х*я… у Святого Петра твое… е**ло, Санчес?
— Жить будет, — радостно склабится счастливый тем, что его узнали, помощничек. Мне наконец удается подцепить скользкий от крови кусочек металла и выдернуть его из раны.
— М-м-м, да твою ж мать! — воет оперируемый, смотрит на меня зверем, произносит: — Разве… ангелы бывают… чиканос? — и вырубается. К счастью.
— Как раз в ангелы-то я совершенно не спешу, — ворчу я себе под нос. Вот ни капельки не спешу… уж как-нибудь перебилась бы пока без крыльев и золотых арф, один пес у меня с музыкой с детства не очень заладилось. Да только некоторые… Святые Петры могут смотреть на это иначе.
Разобравшись с осколками, накладываю антисептическую повязку на те ожоги, что, по моим прикидкам, этого стоят. Впрочем, ожоги точно не главная его проблема, тут ему повезло, это всего лишь вторая степень, и раньше-то за две-три недели такие заживали, а сейчас уже через неделю будет как новенький. Если, конечно, до этого сепсис не отправит его все-таки в царство Аида. Я вон одних щепок от причала из него наколупала на хороший скаутский костерок.
Понятия не имею, сколько я шаманю над сеньором Монтеро, но к тому времени, когда все закончено, у меня немеют пальцы и ноги подкашиваются. С перепугу-то я даже не чувствовала до этого усталости, напрочь забыв про отработанную ночную смену. Блин, оказывается, при Изабель я, можно сказать, ваньку валяла, а не вкалывала. Теперь-то я это понимаю. И почему я не проштрафилась за ночь, а? Возможностей было хоть отбавляй, Эштон как раз явилась злая. Всучила бы мне бейджик с какой-нибудь унижающей человеческое достоинство надписью, оставила сегодня дежурить да тихо-мирно полы в отделении драить, делов-то. Начинаю прикидывать, когда меня хватятся наши. Точно не раньше вечера, когда сами вернутся с работы. И то — могут подумать, что я на внеочередном дежурстве. И сколько они так будут думать? М-да… памятуя мои живописания беспощадных больничных порядков, пожалуй, в ближайшие сутки искать меня точно никто не ринется. Хотя… когда я не явлюсь на свидание, Керри может забеспокоиться и прийти в больницу узнать, что случилось. Это, наверно, единственное, на что я могу рассчитывать.
— Отдохните, сеньорита, — говорит Санчес, удостоверившись, что его драгоценное начальство дышит глубоко и ровно. — Я за ним присмотрю.