Решил попробовать нуар)

Дверь сзади распахнулась, впуская внутрь порыв влажного воздуха. Джозеф сел, не торопясь, будто устраивался в дорогом лимузине, а не в полицейском авто. Наручники звякнули, когда охранник пристегнул их к стальному крюку в полу. Звук был металлическим, окончательным.

— Садись, легенда, — сказал охранник. Затем добавил уже Рейнару. — Хорошей дороги, сэр.

Рейнар вздохнул, закрыл окно. На секунду его взгляд задержался на небе — вечно хмуром, затянутом тяжёлыми тучами. Таким же, как в день, когда он впервые надел форму.

— Ну что, герой, — раздался сзади хриплый голос, в котором смешались насмешка и усталость. — Поехали развозить правосудие?

Мотор рыкнул в ответ, словно живое существо, готовое к долгой дороге. Дорога ждала. Длинная, серая, как и всё в этом городе. Но Рейнар знал — впереди будет нечто большее, чем просто километры асфальта. Впереди была история. И он, сам того не зная, уже стал её частью.

"Стальной Сокол" выехал на улицу, разрезая водяную пелену дождя своим массивным капотом. Пустынные проспекты Нокс-сити, обычно кишащие людьми, сейчас напоминали декорации к забытому фильму. Редкие автомобили — угловатые "Пантеры" с потухшими фарами, словно спящие хищники, и приземистые "Молнии" с потертыми боками, будто побывавшие в тысячах переделок — медленно плыли сквозь ливень. Их силуэты казались вырубленными из цельного куска ночи, а отражения в мокром асфальте дрожали, как миражи.

Рейнар скользнул взглядом в зеркало заднего вида, где в тусклом свете салонной лампы сидела легенда.

Джозеф Кармайн. Его голубые глаза, холодные и острые, как лезвие бритвы после заточки, уже ждали этого взгляда. В них читалось спокойствие хищника, знающего, что клетка — лишь временное неудобство.

— Не самое доброе утро, да? — произнёс он, и в углу его рта дрогнула усмешка, оставив на мгновение морщину-шрам, похожую на след от давнего пореза.

Голос был низким, с хрипотцой, будто прошедшим сквозь годы дыма сигар и молчания одиночных камер. Рейнар сжал руль чуть сильнее, но не ответил.

В этот момент светофор перед ними переключился с красного на жёлтый — замер, будто нерешительный актёр перед главным монологом, капля дождя застыла на его стекле, прежде чем он вспыхнул зеленым.

Но это был не просто свет. Это была пауза в симфонии города.

Красный — их прошлое: Рейнар в своём выглаженном мире чёрно-белых законов, Джозеф в камере, где счёт времени ведут по падающим каплям.

Жёлтый — миг между "до" и "после", когда колесо судьбы только начало скрипеть, поворачиваясь, когда в воздухе висит вопрос, ещё не ставший выстрелом.

А зелёный... Зелёный был дорогой, которая расстилалась перед ними — длинной, скользкой, с поворотами, скрытыми за пеленой дождя.