Дагон и семь шуб-ниггурят

В предвечном, сумрачном лесу, где деревья сплетались в богомерзкие, неевклидовы узлы, а тени двигались вопреки всем мыслимым законам геометрии, обитала Она – Шуб-Ниггурат, Чёрная Коза Лесов с легионом Младых. Её бесчисленные отродья, семь из которых особенно выделялись своей протоплазменной, вибрирующей мерзостью, копошились в сыром, хлюпающем логове, вырытом среди корней древ, что помнили еще времена до появления человека и тех тварей, что ему предшествовали.

Однажды, когда звезды заняли зловещее положение и воздух пропитался липким предчувствием неизреченного, Шуб-Ниггурат, сотрясая землю своей многотонной, аморфной тушей, обратилась к своим семи избранным детям. Её голос был симфонией хтонического ужаса, полифоническим рёвом, вибрациями самой анти-материи, от которого трескались камни и сворачивалась кровь в жилах менее устойчивых созданий.

«О, мои нечестивые отпрыски, мои копошащиеся фрагменты вечности! Я должна отлучиться в те запредельные планы бытия, где произрастают запретные знания, дабы собрать пищу для ваших ненасытных нужд – эссенцию кошмаров и соки предвечного безумия. Циклопический ужас, что таится в глубинах, Дагон, может явить себя, ибо его голод вечен, а злоба не знает границ. Мое многомерное естество чует его тлетворное приближение.

Заприте же порталы этого логова семью древними проклятыми печатями. И внимайте! Лишь на мой истинный, многоголосый зов, сотрясающий саму ткань реальности, вы должны будете откликнуться. Сидите тихо, тише, чем пульсация первозданного хаоса, ниже, чем корни гор, вросших в черную, маслянистую бездну. Иначе… иначе постигнет вас участь горше небытия, растворение в немыслимом ужасе».

С этими словами, оставив за собой шлейф ядовитого озона и тошнотворный запах серы, Шуб-Ниггурат растворилась в тенях, которые, казалось, жадно поглотили ее форму, оставив своих отпрысков в вибрирующем от страха ожидании.

Едва клубы нечестивого тумана, сопровождавшего её уход, рассеялись, как к запечатанному входу в логово приблизилась тень, несущая мертвенный холод, от которого стыла сама душа. От нее исходил запах гниющих тысячелетиями морских чудовищ, смешанный с одуряющим ароматом неведомых бездн. 

Это был Дагон, Отец Глубин, чья осклизлая, чешуйчатая, непостижимо раздутая форма едва протискивалась между изломанными стволами. Он прислушался, и его булькающий, утробный голос, пропитанный ложью тысячелетий и отзвуками затонувших, проклятых городов, попытался имитировать голос Шуб-Ниггурат:

«Откройте же скорее, дети мои, вашей измученной Матери! Я вернулась, и голод мой подобен самой Бездне, той, что поглощает свет и разум!»

Но порождения Шуб-Ниггурат, хоть и были юны по меркам вечности, унаследовали часть её космической мудрости. Старшее из них, чьи множественные, фасеточные глаза горели фосфоресцирующим светом безумия, прошипело голосом, подобным шороху сухих костей:

«Твой голос, о Нечто, несет в себе лишь отзвук мертвых глубин, но не многомерную песнь нашей Матери. Ты лжешь густым, булькающим эхом, искажая священные вибрации, от которых дрожит сама ткань мироздания!»

Дагон заскрежетал своими бесчисленными зубами, и волна трупного зловония ударила в запечатанный вход. Он попытался снова, придав голосу вкрадчивые, увещевающие ноты, пропитанные древней, как мир, хитростью и обещанием невыразимых, запретных наслаждений:

«Я вскормила вас черным молоком звезд, я омывала вас в реках первозданного хаоса! Неужели мой голос, искаженный путешествием сквозь вихри времени и кривизну пространства, стал вам таким чуждым?»

«Это ложь! – пропищало другое отродье, чьи тонкие, слизистые щупальца нервно подергивались. – Голос Матери – это гимн разрушения и созидания, а твой – лишь могильный стон утопленников, безнадежно взывающих из Р'льеха! Ты фальшиво бормочешь, о Порождение Глубин!»

Дагон ощутил, как внутри него вскипает слепая, первобытная ярость древнего божества. Он припал к земле, и сама почва под ним, казалось, почернела и задымилась, а его голос зазвучал с отчаянием, способным свести с ума смертного и обратить в прах самые стойкие души:

«Видно, суждено мне испустить свой древний дух у порога вашего логова! Не впускаете вы родную Мать, измученную и ослабевшую! Откройте, не испытывайте терпение вечности! Я охрипла от криков в пустоте между мирами, где нет ни света, ни формы, лишь вечный, леденящий ужас!»

Но и на этот раз порождения Шуб-Ниггурат не поддались. «Твой голос все так же незнаком нам, – проскрежетало третье, потрясая хитиновыми отростками. – Он несет холод мертвых звезд, а не тепло первозданного Хаоса. Ты лжешь, о древнее зло, и ложь твоя пахнет мраком и забвением!»

Время, если оно вообще имело значение в этом проклятом, искривленном лесу, тянулось, как расплавленный свинец в кошмарном сне. И вот, когда созвездия вновь приняли предписанные очертания, знаменуя её возвращение, воздух наполнился знакомым, всепроникающим гулом. Шуб-Ниггурат вернулась.

Но то, что она увидела, заставило бы сами звезды содрогнуться в космическом ужасе и померкнуть навеки. Печати были сорваны, вход в логово разворочен чудовищной силой, а внутри… внутри царила тишина, более страшная, чем любой крик, тишина, в которой эхом отдавалось само небытие. 

Лишь следы радужной, светящейся слизи, ведущие из леса к темным, зловонным водам океана, где, как шептали полуистлевшие, запретные манускрипты, иногда появлялся Дагон. Её порождения исчезли.

Космический ужас и ярость, способные расколоть миры и обратить вспять потоки времени, исказили неописуемый облик Шуб-Ниггурат. Её многоголосый рёв, смесь богохульного песнопения и предсмертного вопля вселенной, сотряс основы мироздания:

«Ах, мои нечестивые отпрыски, куда вы сгинули?! На кого вы покинули свою Вечную Мать?! Не вняли моим предостережениям, и вот – свершилась ошибка непоправимая, влекущая за собой эоны страданий! Забыли вы истинный зов породившей вас, утратили бдительность, присущую детям Хаоса! Видно, Дагон, эта мерзость из бездны, этот древний кошмар со дна мирового океана, проник в ваше убежище и увлек вас в свои зловонные, бесконечные глубины!»

И лес содрогнулся, ибо гнев Шуб-Ниггурат был предвестником новых, еще более кошмарных порождений, и мести, что будет длиться эоны, пока сами звезды не истлеют в прах. 

А где-то в темных, недоступных человеческому взору и разуму глубинах, Дагон, возможно, уже праздновал свою мрачную, богохульную победу, поглощая или искажая юные порождения своей извечной соперницы. Добавляя их к своей бесчисленной и отвратительной свите, обрекая их на вечное служение в его подводном царстве, в этом кошмарном городе Р'льехе.