Обычно я пишу фантастику, но вот немножко социальной драмы в качестве эксперимента.

Большая ошибка (рассказ). 

###

- Мих, ну ты чего? - жалобно прошептал По. - Убери, чё ты пристал?

- Чего, ножа никогда не видел?

Миха сделал пару финтов своей "бабочкой" и притворился, что втыкает открытый нож По прямо в пузо. Он сделал это тупым концом но, пожалуй, слишком сильно. Толстяк проглядел это представление и посмотрел вниз, только когда нож коснулся его брюха. Таких воплей Миха ещё не слышал. Весь класс, одновременно охнув, повернулся в их сторону. Трудно было поверить, что человек способен извергать из себя эти звуки.

- Изыди, сатана! - крикнул с первой парты Шут. Кто-то хохотнул.

- Да я те ничё даже не сделал, салага! - сказал Миха, пряча нож в карман.

По заливался слезами и что-то нечленораздельно бормотал. Учитель медленно шёл в их сторону.

- Тряпка, ссыкло..., - фыркнул Миха и тут же получил такую сильную затрещину, что чуть не упал со стула. - Ааааай! За что?!

- За что?! - взревел историк. - Ты правда не понимаешь, за что, щенок? А ну-ка давай сюда нож!

- Пошёл ты! Не дам! - ещё одна затрещина, в этот раз аккуратнее. "Боится меня бить", - смекнул Миха. Он вытащил нож из кармана, но не стал его разворачивать. - Ещё раз ударите...

- Ну - и что? - набычился учитель.

- Я скажу милиции!

- Милиции? - от шока у историка даже перехватило дыхание. - Это я тебя сейчас сдам милиции! Давай сюда нож, пока я не произвёл гражданский арест за покушение на убийство! Давай сюда нож, я сказал! Быстро!

Что-то в голосе старшего заставило Миху против своей воли подчиниться. Но его пожирала ярость. Он же ничего не сделал! Никто не умер! А как же презупция невиновности, или как там её?! И вообще, это мой нож! Подарок двоюродного брата! А этот урод хочет его забрать себе!

Историк показательно взял оружие в платок, дошёл до своего стола и убрал его в ящик для бумаг.

- Иди сюда, Петров.

Миха насупился.

- Быстро, Петров!!!

Он пошёл. Двадцать пять пар глаз провожали его так, как встарь провожали людей, идущих на эшафот.

- Чё зыришь? - огрызнулся он на Шута, дойдя до первых парт. Шут сделал вид, что не слышал - это не раз спасало ему шкуру.

- Петров, ты что, сошёл с ума? - сурово спросил учитель.

- Нет, - ответил Миха. - Это жирный с ума сошёл - вон как орёт, наверное нацисты на Луне слышат. Я ему ничего не сделал.

Историк снял очки и впился глазами в ученика.

- Какие нацисты на Луне, ты что, больной?

Миха промолчал, крепче сжав зубы. Он привык к этому вопросу. Учитель продолжал его отчитывать.

- Вот мы изучаем с вами средние века. Понимаю, тогда такие вещи были в норме, но сейчас? Ты вообще человек, или дикарь, варвар и чудовище? Вот ты угрожаешь Пóнину ножом. Ты хоть представляешь себе, что будет, если воткнуть человеку нож или копьё в живот?

- Да, в нём появится ещё одна дырка! - сострил Миха. - А если ударить вилкой - то четыре дырки!

Реакцию класса на этот перл нельзя было назвать однозначной. Кто-то хмурился, иные смеялись, некоторые вовсе не знали, что испытывать и озирались по сторонам в тщетных поисках высшей справедливости. Историк же не верил своим ушам. Вены на его висках вздулись и пульсировали от праведного гнева. Кто вообще воспитал это...отребье?

Он знал, кто. Безработные алкаши и наркоманы, которые только требуют к себе уважения - вот кто! Им насрать на своё чадо, оно растёт как сорная трава, авось приживётся. И вот с таким отношением эти самые уважаемые люди на днях сказали ему - учителю! - что он, дескать, должен создать для их сына "ситуацию успеха", вместо того, чтобы великодушно поставить ему его совершенно незаслуженную тройку! "Это вообще как?" Делают из нас какую-то прислугу!

Историк люто ненавидел таких, как они. Его наука много лет говорила ему, что сильное общество невозможно построить из индивидов, не способных к выполнению инструкций. Государство, допуская до работы дураков, устроенных по блату, встаёт на путь самоуничтожения. Если таких, как Петров, не отсеивать, то всё будет становиться только хуже.

Если всем вокруг плевать - пускай! Но лично ему не наплевать. Право на высшее образование нужно заслужить, и в это больное время - я этот фильтр. Так считал историк, и вокруг этого он строил свою образовательную философию.

- Ты думаешь, это смешно? Ты дурак, Петров! Я тебе кое-что расскажу, - тут учитель сделал ремарку для остальных. - По пятнадцать лет уже вам! Вы не совсем дети, и вам такие вещи знать пора бы, так что..., - он сглотнул подбирающийся к горлу ком и продолжил, вернувшись взглядом к Михе. - У меня однажды на глазах хороший человек умер, которого пырнули в ногу. Мы думали, обойдётся, перевязали, ждали скорую... Но за пятнадцать минут он побелел, посинел, да умер. И больше его нет, - повисла гробовая тишина, только голос учителя продолжал свой жуткий рассказ. - А пырнули его такие же как ты малолетние преступники, потому что им не нравилось, как он был одет. Представь-ка себе, Петров, что тебе воткнули нож в брюхо - а ты при этом от страха писаешься под себя, просишься к маме, но мама не приходит, а приходит - тьма, смерть. Тебе сначала больно, потом холодно, а потом - никак. Навсегда. Представил? Я спрашиваю, представил, Петров?!

Миха представил. Он даже на секунду забыл о злобе, настолько это его заворожило. Но только на секунду.

- Да!

- А какую песенку ты, Петров, пел бы тому, кто идёт на тебя невооружённого с копьём или с ножом? - историк явно вошёл в раж.

- Хайвэйтухэл, - буркнул Миха, думая при этом: "Я тебе её спою, сука, когда получу назад свой нож!"

- Нет, Петров, на это у тебя бы таланта не хватило.

Класс разразился хохотом: дети снимали напряжение, как умели. А вот Миху как будто кипятком окатило - так ему стало жарко. Уши горели огнём, сердце участило ритм до предела, вспотели руки и лоб. Такой позор! Мать постоянно говорит, что у него нет никаких талантов, и что от него - одни проблемы. Может быть, ему было лучше не рождаться вовсе?

Историк обошёл вокруг мальчика, продолжая публичную казнь:

- Думаю, ты бы обкакался в штанишки, как делают все тебе подобные, когда сталкиваются с настоящей проблемой, - смех стал громче и злее. Шут извивался в конвульсиях, не находя себе места за партой. В голове у Михи тем временем поднимался низкий гул, стремящийся заглушить все эти звуки. Но голос учителя настойчиво пробивался сквозь эту последнюю защиту. - Ты бы вспомнил всех богов, которых и не знал, и визжал бы похлеще нашего Пóнина, приговаривая: "Заколи копьём, только не меня, а моего дружка. А меня, пожалуйста, не тронь! Лучше возьми к себе домработницей!"

Новый взрыв безудержного хохота. Класс превратился совершенный балаган. Историк сделал несколько шагов вглубь рядов и поднял правую руку говоря:

- Если вы не успокоитесь, то будете писать самостоятельную работу!

В этот самый момент что-то погасло в сознании Михи - осталось только животное. С проворством крысы он метнулся в сторону ящика стола, затем рванул его с такой силой, что всё его содержимое оказалось на полу. Он упал на колени и схватил нож в правую руку. Учитель, который не ожидал такого вероломства, всё же спохватился и мертвой хваткой обнял мальчика сзади, чтобы обездвижить его. Свободной правой кистью Миха исполнил хорошо заученный жест, и нож оказался в разложенном состоянии. Увидев это, педагог рефлекторно разжал руки и оттолкнул парня, крича:

- Брось нож!

Миха сам не понял, как это произошло. Всё его восприятие поглотил глубокий красный шум. Броском перевернув оружие лезвием вниз, он с силой махнул рукой. Нож встретился с препятствием. Раздался вопль, в котором было больше возмущения, чем страха или боли:

- От-сука-а?! Ты меня порезал!

Первыми закричали девчонки. Им визгливо подпел Шут. Миха отпустил ручку ножа, не оборачиваясь отошёл от стоящего на карачках историка, вытер пот с лица и быстро вышел из класса.

- Тебе конец, отребье! Слышишь? - кричал ему вдогонку учитель. - Дети, сидите в классе смирно! Со мной всё в порядке! Без паники! Тише! Тихо, я сказал! Он ушёл, больше никто не пострадает.

Миха, теряя реальность происходящего, на автомате завернул в туалет и закрыл за собой дверь. Встав напротив зеркала, он увидел в нём испуганного маленького мальчика. На его лице и правой руке была кровь.

"Ну как же так! Я ничего не сделал!!! Суки, твари, мрази!"

- А-А-А!!! - этот крик потом вспоминали как образец безумия.

Миха принялся выбивать двери в кабинки, с одного удара снося их с хилых петель. Когда с этим было покончено, он взялся за бачки унитазов. Через минуту туалет напоминал поле битвы. Вода струями била на осколки керамики и пластиковых дверей.

Снаружи кто-то был. Историк! Пока Миха уничтожал вещи, он на мгновение забыл о произошедшем, но теперь всё будто случилось с ним ещё раз.

- Тебе конец, отребье, понял! Я вызвал милицию, - говорил учитель. Видимо, рана была не глубокая. Миха без труда признался себе в том, что жалеет о промахе. - Знаешь, что это означает? Сейчас приедут дяденьки и отвезут тебя в колонию для несовершеннолетних, а мамашу твою непутёвую лишат родительских прав. Всё, Петров! Баста! Доигрался с ножичком. Это была большая ошибка! С этого момента твоя жизнь пошла под откос, и назад дороги не будет! Вот так!

"Мне конец!", - внезапно, но со всей ясностью понял Миха. И сдался. Сдался на каком-то глубинном уровне, где он сам уже ничего не мог поделать. Он молча поднял кусок разбитого бачка, ещё раз посмотрел на себя в зеркале и разбил его.

- Петров, ты чего там делаешь? Заканчивай! Ну?

- Пошёл ты, козёл! - прошипел Миха, глядя на своё отражение в осколке. Кровь, выпученные глаза и слезы. Много слёз. Сначала будет больно, потом холодно, а затем - никак. Навсегда.

С тех пор историк не проронил ни слова. Он вскоре уволился, а про Миху Петрова и по сей день говорят, что он был редкостным отребьем.

Конец.