6. Тогда мне явилась... она

Прошло несколько дней. Никто не подходил к бане. Ни дядя Андрей, ни тётя Оля, ни даже бабушка Нюра, которая обычно заглядывала туда хоть раз в неделю, чтобы вычистить скамейки или подмести пол. Баня стояла отстранённо.

Но я не мог оставаться в стороне. Что-то внутри меня шептало, свербело, тянуло туда, где оборвалась нить жизни моего брата. Это было не просто желание разобраться — это была потребность.

Я начал искать. Не в интернете — связь была ужасной. Я искал в книгах, старых газетах, листал бабушкины вырезки, спрашивал, расспрашивал, вспоминал. Вспоминал её страшилки, ночные сказки, в которых были банники, кикиморы, домовые. По её рассказам, от злого духа в бане могло защитить что угодно: соль, чеснок, железо, крестик. Я знал, что это звучит нелепо, но в тот момент хотел быть хоть как-то вооружён.

Я собрал всё: надел крестик, насыпал соль в маленький мешочек и засунул в карман, захватил зубчик чеснока, на всякий случай. После полуночи, когда все уснули, я пошел туда, подтопил баню. Дрова захватывали пламя лениво, будто и они не хотели разжигать старую печь. Дым поднимался неохотно, воздух казался плотным, тугим.

Когда стало достаточно жарко, я зашел. Сел на лавку. Поначалу — только тишина, шорохи снаружи, потрескивание поленьев. Потом — странное. Словно баня начинала дышать. Воздух становился гуще, тяжелее. И в этом густом, горячем тумане я уловил движение. Словно тень скользнула по углу зрения. Я вскочил, сердце вбилось в горло.

— Кто ты?.. — выдохнул я, и сам не узнал свой голос.

Ответа не последовало. Но спустя пару секунд все звуки исчезли... Ветер. Шорохи. Даже треск печки. Даже моё дыхание. Я не слышал ничего. Абсолютная тишина, будто мир вокруг перестал существовать. И я в этом пузыре, в этой тишине, один. А потом... голос.

— Что тебе нужно?

Женский. Тихий, но властный. Нежный, но не ласковый. Он не пугал — наоборот, в нём было что-то успокаивающее. Слишком успокаивающее. Я почувствовал, как страх внутри отступает, но не исчезает — он прячется, словно загнанный зверь, уступая место... любопытству?

— Кто ты?.. — повторил я. И в этот раз голос не заставил себя ждать.

— Ты уже знаешь, — прошептала она.

— Ты... банник? — Я чувствовал себя глупо, но в этой тишине слова казались значимыми, весомыми.

— Нет, — мягко произнесла она. — Но мне нравится, что ты думаешь именно так. Это делает всё... проще.

— Что случилось с Сергеем? — Я говорил быстрее, чтобы перебить нарастающее давление в голове. — Ты убила его?

Молчание. Потом она заговорила вновь — размеренно, спокойно, почти с материнской лаской.

— Я не убивала. Я забрала. Но прежде я спросила. И он ответил "да".

Я почувствовал, как внутри меня что-то оседает. Как лёд в груди. Как трещина в душе.

— Он был один. Всегда. Оставленный. Мать и отец от него отвернулись. Друзья — приходили и уходили. Девушка, в которую он был влюблён, выбрала другого. А брат... — она сделала паузу, — брат не слушал или не придавал значения.

Я закрыл глаза. Слова резали. В каждом была правда. Необъятная, глухая, давящая правда.

— Он говорил со мной. Я слушала. Давала советы. Была рядом.

Внутри снова поднялась тревога, словно горячая волна. Что это было? Обман? Или... утешение?

— Кто ты?.. — прошептал я в третий раз.

Она засмеялась. Тихо, как будто из другой комнаты. Смех был теплым и холодным одновременно.

— Покажись, — сказал я, крепче сжав крестик на груди. В другой руке заскрипела соль, смешанная с зубчиком чеснока.

Воздух стал тягучим, жар разлился по коже, как будто кто-то провёл ладонью по моему телу, не касаясь физически, но ощущаясь куда сильнее.

— Ты уверен?.. — прошелестел её голос, как будто у моего уха, спровоцировав волну мурашек. — Если я покажусь — другой дороги уже не будет. Хочешь ли ты остаться здесь? Как он…

Она сделала паузу.

— …или как твой дед?

Я вздрогнул. Дед. Мой дед.

— Ты… ты знала его?.. — голос предательски дрогнул. — Ты тоже забрала его?

Она рассмеялась — звонко, легко, почти весело.

— Нет. Он мне не был интересен. Слишком много желания, слишком мало сути. С ним я просто… развлекалась. А сердце — это уже не моя вина. Он и сам не был тем, кем вы его помните. В бане из него начинало лезть всё то, что он прятал при жизни. Грязь. Злоба. Похоть. Баня, милый, для этого и создана — оставлять всё чёрное.

— Так он… он умер. Просто умер?

— Да. — Её голос стал тихим, почти шепотом. — Он не со мной. Мне было скучно с ним. А вот Сергей…

Я почувствовал, как сжал кулаки.

— Где он?

— У меня. И ему хорошо. Я забочусь о нём. Он не один.

Сердце застучало сильнее. Я не знал, чего боялся больше — услышать, что он страдает, или что ему действительно там… хорошо.

— Покажись! — крикнул я и шагнул вперёд. — Сейчас же!

Смеясь, она прошептала, уже у другого уха:

— Ну раз уж ты просишь…

Из тени, прямо из стены, начала вытекать форма. Словно темный дым собрался в очертания — прозрачные, колышущиеся, но достаточно отчётливые, чтобы видеть силуэт женщины — высокий, гибкий, обнажённый. Она была красива в своей потусторонней грации. Каждое её движение было танцем — мягким, текучим, опасным. Она медленно прошла через помещение, её ноги едва касались пола, и села на лавку, скрестив ноги.

Я сжал крестик сильнее, поднял руку с чесноком и солью.

— Ты… суккуб?

— А ты не глуп, — усмехнулась она, откидывая волосы за плечо. — Да. Суккуб. А что, ты думал, у вас тут только банники и домовые? Я нахожусь там, где захочу. Местность, язык, вера — всё это мне не важно.

— Как вернуть Сергея?

Она склонила голову вбок, как кошка, наблюдающая за умирающей мышью.

— Вернуть?.. Куда? — она рассмеялась. — В тело, которое вы уже закопали? Хочешь, чтобы он вернулся гнить в старом сосуде? Или хочешь оживить боль и одиночество, которые сожрали его изнутри?

Я молчал.

Она продолжила, ласково, почти убаюкивая:

— Ему хорошо. Я даю ему то, что не давали вы - любовь и заботу. Он же, даёт мне силы. Мы поддерживаем друг друга. Нам обоим хорошо.

Она встала и медленно подошла ко мне, её образ приобрел чёткость, телесность, при этом не теряя потусторонней плавности. высокая, гибкая, обнажённая, с совершенными пропорциями, словно вылепленными из горячего тумана. Её тело казалось живым воплощением соблазна: каждая линия — от изогнутых бёдер до тонкой талии — вызывала ощущение магнетизма, неизбежности, падения. Кожа — бледная, почти светящаяся в полумраке, как бы мерцающая изнутри. Ни единого изъяна, ни шрама, ни родинки — только совершенство, до боли чуждое человеку. Волосы — длинные, тёмные, густые, волной ниспадали ей на спину и грудь. При движении они казались живыми, будто отзывающимися на её настроение. Когда она откинула их за плечо — это движение было почти ритуалом, дразнящим, грациозным, намеренно неспешным. Лицо — прекрасное, но не земной красотой. Чёткие скулы, тонкий нос, полные губы, изогнутые в улыбке, где скрыто всеведение, насмешка, власть. В её выражении не было стыда — только игра, превосходство, изысканная жестокость. Когда она приближалась, воздух сгущался, время будто замедлялось, а тело начинало реагировать вопреки воле тревога уходила, сердце начинало биться чаще. Её шаги были почти невесомы, беззвучны. Рога, хвост или крылья в её облике отсутствовали — или были спрятаны. Она выглядела как идеальная женщина, но эта идеальность была чужеродной, нечеловеческой. Словно кто-то посмотрел в самую суть мужского влечения и соткал из неё тело — не для любви, а для искушения, подчинения, поглощения.
Шла медленно, грациозно, ступая босыми ногами по полу, как по гладкому стеклу. Слишком красивая, слишком совершенная. Волосы чернильной волной падали на плечи. Каждый её шаг резонировал внутри меня тревогой, желанием, страхом. В воздухе запахло жасмином и чем-то тёплым, почти медовым. Я опустился на полку, смотря на нее снизу вверх.
— Ты знаешь, Марк, ты не как прочие. Ты чувствуешь больше. Видишь глубже. Ты... особенный.

— Ты льстишь. — Я фыркнул, хотя внутри что-то дрогнуло.

— Нет. — Она придвинулась ближе, её колени почти касались моих. — Это не лесть. Ты сопротивляешься мне, даже сейчас. И это… интригует.

Я пытался не поддаться. Её голос опьянял. Казалось, внутри всё поддаётся странному, томному притяжению.

— О, милый… — она наклонилась ко мне так близко, что её дыхание коснулось моих губ. — Ты даже не представляешь, что течёт в твоих жилах.

— Говори прямо.

— Прямо? — она откинула волосы назад, обнажив шею. — Ты потомок тех, кто умел разговаривать с ветром. Кто знал имена духов. Я это чувствую в тебе.

Я почувствовал, как сердце заколотилось чаще.

— Ты врёшь.

— Проверь.

Она отступила на шаг, разводя руками.

— Ты даже не пробовал. Ты как котёнок, который не знает, что у него когти.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Потому что… — её голос стал тише, почти шёпотом, — я могу научить тебя. Или…

Пауза.

— …я могу вернуть Сергея.

— Что?

— Он не исчез. Он… со мной. — Правда — твой друг, Марк. Ты же чувствуешь? Как его вернуть я знаю. — Дай мне каплю своей силы… и я отдам тебе его.

— Какую "каплю"?

— Кровь. Всего каплю.

— Ты думаешь, я поверю, что это всё, что тебе нужно?

— А ты попробуй.

Она улыбнулась, и в этот момент её лицо изменилось — стало почти человеческим. Тёплым. Ласковым.

— Подумай, Марк. Я даю тебе время.

Её рука скользнула по моему плечу, пальцы коснулись шеи. Ее губы почти вплотную приблизились к моему уху.

— Но не слишком долго. Подумай хорошенько, Марк. Подумай, на что готов ради брата. — Она шептала медленно, слова струились, как мёд. — Я вернусь, когда ты решишь.

Её губы коснулись моей шеи — лёгкий, ледяной поцелуй. В этом прикосновении не было страсти — но было что-то иное, глубинное, древнее, как будто оно отзывалось во мне не только телом, но и чем-то тем, что я сам не мог назвать.

Холод пробежал по позвоночнику, но за ним пришло нечто иное — не страх, не отвращение… А странное, пугающее тепло. Будто она вплела в этот поцелуй что-то, что проснулось во мне. Я вздрогнул, но не от ужаса — от желания. И это пугало гораздо больше.

Она исчезла. Баня снова стала просто баней. Печь затрещала. Воздух наполнился запахом дыма и берёзовых веников. Я сидел не двигаясь. На мгновение… мне захотелось, чтобы она осталась. Чтобы вернулась.

Пусть снова сядет напротив. Пусть снова скажет моё имя. Пусть смотрит своими глазами, в которых нет ничего человеческого, но в которых я видел отражение чего-то… родного?

«Что со мной не так?» — пронеслось в голове. Я вцепился пальцами в край лавки, будто пытаясь удержаться на поверхности, не дать себе упасть туда, где она только что была.

Но её уже не было. Пусто. Жаркое, привычное потрескивание печки. Тусклый свет. Обычная баня.

Я провёл пальцами по тому месту, где остался след её губ. Оно будто горело изнутри. И чем дольше я сидел в тишине, тем сильнее приходила мысль: "Я хочу, чтобы она вернулась." И от этой мысли стало по-настоящему страшно.

Я сидел, ошеломлённый, касаясь пальцами того места, где её губы оставили след. Просидел так ещё долго - ждал, вдруг она вернётся. Но не вернулась.

Выйдя из бани, я побрёл домой. Каждый шаг был отголоском её прикосновения, её взгляда. Я лёг на кровать, но сон не пришёл. Только её голос, её шепот звучал внутри снова и снова. "Ты как котёнок... но с когтями...".
Наверное, Сергей переживал такие же чувства. Я должен быть внимательнее. Должен быть сильнее этого! Я не поведусь на ее очарование. Я вытащу своего брата.