Карьера Дантес-Геккерена

Поступив 17-ти лет в Сен-Сир, Дантес был вынужден через 10 месяцев бросить военное заведение. В Пруссии карьера не заладилась: молодому человеку светил только чин унтер-офицера, что побудило его уехать в Россию. Провидение (или дьявол) послало ему педераста Геккерна – руку протяни… но между ним и состоянием голландца встал закон и… отменное здоровье старого проходимца, тот прожил еще полвека. Дантесу пришлось самому наживать капитал; унаследовал он имущество любовника, будучи уже 72-летним старцем. Будем надеяться, что за долгую жизнь, которую эти двое мужчин прожили в теснейшей связи, Жорж Дантес искренне привязался к голландцу, который для прихотей «приемного сына» пожертвовал честью, местом посла, обустроенной жизнью в России, а после оказывал помощь во всех начинаниях.

Карьера, о которой юный офицер так заботился, не задалась и в Петербурге: после дуэльного скандала царь вышвырнул «шуана» из России; он уезжал, разжалованный, обремененный нелюбимой женой-бесприданницей, старее его четырьмя годами… Милый Жорж, выплясывая во дворцах Петербурга, рассчитывал на более лакомую добычу; перед катастрофой ухаживал он за богатой невестой Барятинской... Позже из бедного Дмитрия Николаевича (помните это его: я готов застрелиться) два лиса, старый и молодой, нудно и мелочно выдаивали скудные струйки – не в пример бессеребреннику Пушкину, - вплоть до судебного разбирательства уже после смерти Екатерины Николаевны. В конечном итоге материальные претензии Геккерена к семье покойной жены были отклонены.

Он вернулся в Сульц (по его собственному определению, гнусную дыру, где нет никаких развлечений), и тихо и неприметно прожил десять лет в качестве «помещика-капиталиста». Геккерн, будучи в 1842 году аккредитован при венском дворе, попытался реанимировать карьеру «милого друга». Дантесы прожили в Вене зиму и, несолоно хлебавши, вернулись в родной город. Через несколько лет был он избран в Генеральный совет департамента – орган местного самоуправления, который в то время обладал преимущественно консультативными полномочиями, - заместо ушедшего на покой папеньки. Затем, молодой, энергичный, стал его председателем, а там и до мэра дослужился – должности, впрочем, во времена короля-гражданина не слишком значительной по причине тотальной подчиненности префекту и субпрефекту.

Но наконец - взошла она, звезда пленительного счастья!

Как Ругон-Маккары в одноименном романе Золя, этот провинциал, почуяв своим кривоватым носом ветер перемен, сделал ставку на февральский переворот и новые власти.

«Бывают положения, из которых извлекают выгоду только люди с запятнанной репутацией», - Эмиль Золя.

В 1848 году Дантес был избран в парламент от родного округа среди 12 депутатов, причем получил наименьшее число голосов. Прыгнул в последний вагон, так сказать.

В Париже Дантес-Геккерен сближается с Тьером; возможно, обаятельный полу-француз пришелся по вкусу тому, с кого Бальзак писал своего Растиньяка. Это были родственные души, а репутация бретера здесь, во Франции, послужила на руку убийце Пушкина. Тьер, послав вызов депутату Биксио, в качестве дуэльного арбитра выбирает нашего знакомца Дантеса. Карьера его идет в гору, его снова избирают в члены Учредительного собрания, он мелькает всюду, его узнают, представляют как «решительного господина»…

Удивительно, как осторожный до молчалинской уклончивости Дантес умел создать себе репутацию отважного человека. Никакой «решительности», никакой храбрости, бравости не было и в помине. Ловко прикрываясь приемным отцом, он не спешит на Кавказ; едва запахло жареным, увольняется из Сен-Сира; Пушкину понадобилось несколько месяцев, дабы вытащить «решительного господина» к барьеру; рассказы об участии в партизанской борьбе под знаменем герцогини Беррийской - банальная ложь. Предание семейства Дантеса о том, как их прадед своим могучим телом прикрыл одного из приставов, когда 15 мая 1848 года рабочие попытались разогнать Учредительное собрание, зыбки и не подкреплены ни одним другим свидетельством, как и байки о пресловутом шуанстве. Литография Франсуа Бономма, изображающая события 15 мая, которую Метман выдвигает в качестве иллюстрации к происшествию, крайне обильна и мелкофигурна. Кто там кого прикрывает, разобрать невозможно.

Счесть же заслугой Дантеса участие в поединке в качестве секунданта – и вовсе странно. Арбитр жизнью не рисковал; при всей свирепости законов, ограничивающих дуэлянтов, на практике их применяли крайне скудно, а вот получил Жорж Дантес, войдя в доверие к одному из влиятельнейших лиц в государстве, немало. И удивительно закольцевала его карьеру судьба, когда в 1871 году он снова, как 40 лет назад, оказался на площади среди офицеров-монархистов, протестующих против Парижской коммуны. После первого залпа толпа разбежалась.

Как, должно быть, досадовал Дантес-Геккерен на карьеру, в очередной раз полетевшую в тартарары, если пошел на подобное безумство, и как должно быть благодарил он судьбу, в очередной раз сохранившую его лживую, скудную, эгоистичную жизнь – до патриарших седин – какие и не снились Пушкину…

Но это будет потом, а пока, в 1851 году, кривой нос подвел «милого друга». Унюхав свежие веяния, Дантес-Геккерен задумал продать республику новому хозяину Франции – Бонапарту, когда-то так ненавидимому им, роялистом, - но оказался никудышным коммерсантом. 1 декабря, явившись к будущему Наполеону III, он предложил помощь и участие в заговоре от имени графа Фаллу. Принц-президент любезно выслушал Дантеса, оставил обедать и ни слова не сказал о том, что переворот назначен на ближайшую ночь. Один из приближенных французского императора рассказывал, что одураченный Геккерен был в бешенстве, когда наутро узнал, что государственный переворот свершился – без него. На следующий день Тьер был арестован и выслан из Франции; Фаллу, немного времени спустя, удалился от дел в свое поместье.

О дальнейшей карьере Дантеса - author.today/reader/400996/3867814