Ничто, как говорится, не предвещало...
Автор: Ирина Валерина«Какого хрена, Тамара?» Кто пустил сюда братьев Люмьер, я вас спрашиваю? 
Но забавно получилось, конечно, хотя сцена предполагала несколько иной исход.
Внезапно, будто прорвав тонкую пленку реальности, по дороге загрохотали десятки крытых повозок, представляющих собой почерневшие от времени деревянные короба на кривых колёсах, обитые ржавым железом. Каждая повозка скрипела на свой лад, создавая жутковатую симфонию скрежета и перестуков.
В дышла были впряжены взмыленные мулы с мутными глазами, покрытые язвами от непосильной работы. Их ребра выпирали так сильно, что казалось, вот-вот прорвут тонкую кожу. Возничие, усталые, чумазые от въевшейся в кожу пыли, смотрели перед собой невидящими глазами.
За повозками, пошатываясь под непосильной ношей, брели ишаки. Их длинные уши, изъеденные насекомыми, грустно клонились вперёд, точно козырьки. Поклажа на их спинах была завёрнута в грязные холстины, из которых то тут, то там торчали кости — то ли съестные припасы, то ли останки менее удачливых путников.
Между животными, смеясь и горланя, носились тощие дети. Одежда на них висела лохмотьями, обнажая синеватые от недоедания животы.
Женщины, одетые в ветхие, годные разве что на тряпьё туники, шли медленно, механически переставляя ноги. Глубоко провалившиеся в орбитах глаза смотрели сквозь. В их лицах читалась смертельная усталость не столько от этого перехода, сколько от самой жизни, оказавшейся нескончаемой. Некоторые из них несли в перевязях большеголовых младенцев, чей голодный плач терялся в общем гуле.
Конные отряды двигались неровным строем. Кони выглядели не лучше мулов: с вытертой до крови шерстью на боках, с клочьями пены у ртов. Всадники в потрёпанных плащах сидели в сёдлах, как мешки с костями, лишь изредка шевелясь, чтобы ударить измождённое животное плетью.
Вбивая дорожную пыль потёртыми калигами, вразнобой шагали солдаты. Их некогда блестящие кольчуги покрывали рыжие язвы ржавчины, кожаные ремни доспехов растянулись и потрескались. Некоторые несли на плечах щиты, но те больше походили на дырявые крышки от котлов, чем на боевое снаряжение. Лица солдат не выражали ни злобы, ни страха, лишь бесконечную покорность дороге, которая ведёт их в никуда уже не первую тысячу лет.
Над дорогой стоял гомон тысяч глоток, со всех сторон неслись ругань, крики, проклятия, в любовные признания вплетались горячий страстный шёпот и обещания, которые никто не собирался выполнять.
Обоз странной, вымученной жизни тёк по чёрной дороге, заполонив её от края до края.
— Это же… это римские легионеры, что ли? — пробормотала Лиля, не надеясь быть услышанной. Грохот от перемещающегося обоза стоял невообразимый.
— Они самые, моя королева, — к удивлению Лили, вполне внятно отозвался Ендарь.
— Ничего не понимаю… Что они здесь делают? Куда идут?
— А куда идут все военные обозы? На войну, — буднично произнёс Ендарь. — Они потерялись, их дорога попала во временную аномалию и запетлилась к нам. Не знаю, чем их не устроило загробное царство Плутона, но с давних пор эти бедолаги так и петляют, ни живые ни мёртвые, как пресловутый Чеширский Кот.
— Ты хотел сказать, как кот Шрёдингера? — уточнила Лиля.
— А какая разница? — переступая на месте ветвистыми корнями-лапами, флегматично ответствовал Ендарь. — И тот, и другой — объекты мысленных экспериментов. На мой взгляд, они удачно дополняют друг друга. Опыт кота Шрёдингера учит нас, что если вы не знаете, чего хотите, то так и просидите в нулевой точке и никогда ничего ни начнёте, ни закончите. А опыт Чеширского Кота говорит, что если вы не знаете, куда идете, то всё, что вы можете сделать, не имеет значения.
Потрясённая столь вольным совмещением квантовой физики и литературы абсурда, Лиля не нашлась что ответить. Но кое-что в последней фразе Ендаря зацепило её, будто она услышала ответ на не то что не заданный, а даже ещё для себя самой не сформулированный вопрос.