Две копейки

Потускневшая монета легла на ладонь. Роман мимолетно удивился ее прохладной лёгкости.

- Не потеряйте. Годятся только двушки 74 года, остальные просто проваливаются.

- Почему?

- Понятия не имею, - беспечно улыбнулся мальчишка. – Я разное пробовал – и десятикопеечные, и центы американские, и сантимы, и царскую серебряную копейку угробил. Не выходит. 

- Хорошо, - согласился Роман. – Держи, заработал.

Увесистая пачка купюр исчезла в грязноватом кармане брюк. Довольный мальчишка похлопал себя по бокам и облизнулся – о мороженом наверняка мечтает. И похоже, что уже ел сегодня – на веснушчатой бледной щеке шоколадный потёк…

- Вы же помните, что еще нужно?

Роман поморщился – глупо. Только дурак поверит в такую чушь и подкрепит ее пуговицей со старой рубашки:

-  Я отдаю тебе один день моего детства, любой на выбор.

Мальчишка кивнул, откинув со лба волнистую челку:

- Плата спишется сразу после. Добираетесь до вокзала, садитесь на первую электричку, неважно куда. Отъезжаете десять станций, на одиннадцатой меняете вагон и отъезжаете еще десять. Выходите, идете вперед до места, где рельсы расходятся. В развилке будка, в ней телефон-автомат. У вас – только один звонок. Всё понятно?

- Выглядит как игра в разведчиков, - буркнул Роман.

- Так это и есть игра, - сверкнул зубами мальчишка, подбросил вверх пуговицу. Солнечный блик на мгновение ослепил Романа, а когда способность видеть вернулась, в сквере уже никого не было. 

…На свою электричку Роман чуть не опоздал, влетел в последний вагон, чудом успев протиснуться в двери. Утренняя, до Мышьей Пади, без остановок на Глазьево и Строителях, полупустая – запоздалые грибники, сонные дачники, некрупный цыганский табор. Одна цыганка – усталая женщина с глазами пойманной кошки – попыталась было узнать, не найдется ли водички ребенку попить, а то вижу – проклятье на тебе, красивый, хочешь скажу, кто зла желает… Увешанная золотом старуха оттащила товарку за юбку и долго отчитывала шепотом, потом цыкнула – и табор словно стая мышей метнулся в другой вагон. 

Правильно сделали, ромалэ – Роману случалось и самому разговаривать с цыганами и вытаскивать из цепких ручонок ошалелых от болтовни обывателей. Впрочем, он не желал зла веселому народу – пусть живут как живут, лишь бы другим не вредили. И его Альбина тоже носила в себе толику жаркой цыганской крови, взяв от таборных огромные распахнутые глаза с быстрым взглядом, округлые черты лица, немыслимо тонкие щиколотки и бешеный нрав. 

В тот день они поссорились – бурно, с битьём посуды, пощечинами и чудовищными обвинениями. Хлопнув дверью, Альбина вылетела на улицу, Роман не стал догонять. Через несколько дней ее мать позвонила в истерике – упрямица пошла в сольник на Перья, сорвалась со скалы, переломала себе все кости. Недели комы, никаких перспектив. Ошалев от беспокойства, Роман сорвался в Крым с компанией скалолазов, карабкался, прыгал, жрал виноград от пуза. А когда вернулся, нашел письмо – Альбина скончалась, кремирована, прощай. Семья уехала, одноклассники не знали – куда. Осталось лишь фото на паспорт, подаренное в девятом классе – родные черты, доверчивые глаза, богатые черные кудри.

Точно такую, только поменьше ростом, Роман увидел ее впервые – шестиклассник, голенастый курёнок в новом классе нового города. Мальчишки смеялись над ним, пинали портфель по классу, стрелялись жеваными бумажками, плевали в суп и спрашивали: почему ты не ешь? А Альбина сказала: дураки они, садись рядом. Он сел – и остался рядом на всё отпущенное им время.

Тысячу раз Роман перебирал в памяти сказанные слова, тысячу раз воображал – какая у них могла бы быть жизнь, какие дети, какое счастье – жадное и горячее. Первая жена не вынесла третьей лишней в семье, подала на развод через год. Вторая оказалась терпимее – впрочем, она по жизни была флегматичной, рыхловатой, как перестоялое тесто. Роман безумно удивился, когда в день выпуска сына из школы, жена пришла домой пьяная, в красном платье с немыслимым вырезом, и заявила, что уходит к любовнику. И ушла. Пришлось привыкать к холостяцким обедам и неуюту жилья, обществу пожилого кота – но и кот по осени затерялся, сколько потом ни звали. И сын усвистал в столицу, поступил на бюджет, заделался блогером, снимал документалку и хорошо если раз в месяц интересовался: как там родитель. Даже деньги ему не требовались – зеленый пацан получал больше главреда новостного портала. Зато именно новости помогли отыскать ключ…

Вынырнув из дремоты, Роман услышал: следующая остановка Черная Ильинка. Таак… Подхватить рюкзачок и перескочить через тряский тамбур в другой вагон. Пыльноватый, сырой, за окнами дождь накрапывает – когда только успел собраться? И пассажиры как на подбор сероватые, молчаливые, никто не ходит с мороженым, пирожками и суперножницами для садоводов, никто не врубает шансон или тухлый рэпчик, даже фальшивые побирушки не шляются. Альбина терпеть не могла электрички и пригородные автобусы, она наматывала километры на велосипеде, примеривалась к мотоциклу – даёшь скорость! И сама была торопливой – поди успей за поворотами быстрых мыслей. Поэтому и поссорились – Альбина требовала немедля все бросить и ехать на перевал, друзья собираются штурмануть хребет, если впишемся пойдем вместе. Роман трижды объяснял – нет подходящей снаряги, нет правильной обуви для такого похода, и у нее, Альбины, еще не зажил до конца шрам от аппендицита – мелочь, но в пути скажется. Рано идти, понимаешь? Рано! А оказалось – поздно.

Да пошли бы они вдвоём на этот чёртов хребет, и взяли бы его без проблем. И вокруг Байкала прошли бы, и в Тибет съездили, как ей мечталось. И он бы был сейчас вольным фотографом, а не толстым скучным главредом, привыкшим ходить по ниточке. Делал бы репортажи для Нешенал Географик, мотался б по стране, а то и по миру, загорелый, подтянутый и небрежный. И она бы любила его, и бежала бы рядом, дышала бы в такт, подарила бы смысл жизни… была бы смыслом. И сын бы родился, стройный, быстрый и вспыльчивый, без тягучей лени и витиеватой придури. А то б и на дочку потом сподобились. Жили бы в любви по сей день…

Следующая остановка – Горячий ключ. Граждане, не забывайте свои вещи в вагонах поезда! Неуклюже переставляя затекшие ноги, Роман выбрался на платформу. Он никогда не был в этих краях, но ничего удивительного не увидал – потрескавшийся асфальт перрона, зеленая облупившаяся краска ограждения, пара пятиэтажек, красный флаг над водокачкой, магазинчик, неизбежные бабушки со смородиной и лисичками. Мелкий дождь расточился так же быстро, как и возник, горячая земля исходила паром. Через пути недавно прогнали стадо, тяжелый запах напомнил о деревенской жизни. 

Могучий, кряжистый как валун, дед Вася пока не обезножел, жил на Богом забытом хуторе, держал корову, ловил рыбу, тишком охотился и угощал многочисленных внуков остро пахнущим диким мясом. Потом его хватанул кондратий, сыновья перевезли старика в город, уложили в крохотной комнатушке большой квартиры и оставили доживать. Роман изредка звонил деду – не из выгоды, хотя старик и подбрасывал ему порой рублишко-другой. А так – рассказать о школе, о том, как мамка болеет, отец выпивает, химичка придирается и ляпает ни за что двойки. Об Альбине… Дед терпеть не мог подружку внука, называл ее вертихвосткой и шелапутницей, но выслушивал, не прерывая. И просил рассказать – что сейчас на улице, что на небе, какой ветер дует, поднялись ли уже птицы…

Рельсы тянулись и тянулись, Роман перескакивал через теплые шпалы, наступал на острые камушки, спугнул пригревшуюся змею – нечего ей на дороге делать. Одуряюще пахло травостоем, кипреем, дёгтем, запахом странствий родом из детства, когда кажется – сядешь в электричку и уедешь в волшебную страну, где чудеса, слоны на улицах, море у дома и мороженое для всех даром. А теперь время почти на исходе и маршруты всех электричек изучены, словно линии на ладони – откроешь смартфон, ткнешь в карту и смотри, что куда едет.

Лес сгустился, скрывая пути. Кроме рельсов и проводов – ни следа человека. Поддавшись мальчишескому соблазну, Роман присел на корточки, потрогал гладкий металл – не гудит, значит поезд далеко. А развилка – совсем близко. И там, между стальными направляющими – старая телефонная будка. Одно из стекол разбито, стенки исцарапаны: «зенит чемпион», «анархия мать порядка», пацифики и летающие символы плодородия. Внутри – таксофон, серый, обшарпанный, с прохладной, несмотря на жару трубкой и упругим диском, потрескивающим, если его крутнуть. В трубке – гудки. 

Теперь все получится. Дозвониться до Альбины, успокоить её, остановить, убедить никуда не лазать, остаться дома – должны же найтись правильные слова! А если нет – хотя бы услышать родной, знакомый до дрожи голос из того времени, где любимая еще жива, еще танцует и носится по парку, сверкая босыми пятками. Три слога покатать на языке мятным, тающим леденцом - Аль-би-на. Ради хрупкого имени, ради горячечного дыхания и прохладного шелка кожи стоило дышать и терпеть все эти годы. Камушек в форточку – побежали, любимая, побежали!

Где же монетка? Потерял? Идиот, чертов дурень! Выронил в электричке, просадил своё счастье. Как там пацан говорил – второго звонка не будет? Уффф… завалилась за подкладку драного кошелька, двушка ты моя, двушечка! Протиснуть с небольшим усилием в щель, вложить палец в отверстие диска – три-два-восемь-пять-восемь. Алло?

- Ромушка, внучек, как же вовремя ты позвонил. А я тут совсем изнываю, повернуться и то уже не могу, еле до трубки дотягиваюсь. Представляешь, до чего одряхлел?

- Да, деда, - мертвеющим голосом ответил Роман.

- Сегодня днем истома вдруг накатила, задремал и приснилось, как я мамку твою от пчёл спас. В июле дело было, я забор ладил, а мамка твоя в одной рубашонке грязь месила, куличики делала. Третий год ей тогда шел, что ли. Поднимаю я доску и вдруг слышу – орет дите дурным голосом. Глянул и обмер – рой сошёл, да вокруг мамки и вьётся, она отмахивается, кричит. Пчелы злятся – а ну до смерти закусают. Я с себя рубаху содрал, к мамке прыгнул, завернул ее и ну в избу. Рой-то на березе заклубился и не стал гнаться. Меня пожалило – страсть, Натаха, бабка твоя увидела и впокатуху, аж ведро разлила. Мамке тоже сильно досталось, фершал говорил – помрёт, но бабка твоя ее подорожником мятым всю обложила, компрессы с уксусом делала, вот и выходила. Рассказывала она тебе?

- Нет, - буркнул Роман и прибавил голоса. – Нет, не рассказывала.

- Стеснялась, должно быть. У нее на спине шрам остался – чирьяк после укуса вскочил, вскрывали его. Ну да что я все о себе и своих болячках. Как у тебя дела, внучек? Как в школе?

- Лето же на дворе, деда, какая школа? С пацанами в футбол гоняю, велосипед перебрал, цепь поправил. В кино ходил на «Зорро» - слышал такой фильм? Там Ален Делон на шпагах дерется и дог смешной, вроде Шарика нашего. Помнишь, как он котлеты со стола воровал?

Дедушка засмеялся – тяжело, с присвистом.

- Да уж, не забудешь. А что сейчас за окном, расскажи?

- Дождик прошел, деда. Радугу показали чуть-чуть. Листья уже желтеют и даже падают. Яблоки не созрели пока, а смородины много-много и рябина краснеть пошла. Слетка вороньего во дворе видел – сидел в песочнице, важный такой, на котенка ругался. А еще в магазинах тетради начали продавать и всё к школе…

- Неохота учиться, а? Надо, Ромушка, кому ты неученый нужен будешь? Прадед твой вон и вовсе до смерти неграмотный был, я за него расписывался. Денег надо-то? На мороженое, на кино твое разлюбезное? Мамка зайдет – передам, только смотри не спускай все сразу.

- Хорошо, деда, - прошептал Роман.

- Все, вижу, надоел тебе. Ступай к пацанам, шибздик! Пока.

В трубке щелкнуло, голос пропал, раздались монотонные тяжкие гудки. Как так можно? Напутал? Да, конечно – дедов номер врос в пальцы, немудрено ошибиться. Тоже ж радость – деда Роман и правда любил. Но Альбина? Неудачник он, как есть неудачник, один шанс был и тот продолбал, упустил, прохлопал. 

Роман со злостью шибанул кулаком по таксофону. Что-то треснуло, хрупнуло, захрипело и на пол будки вывалилась монетка. Серебряная копейка царских времен, с поцарапанным двуглавым орлом. В карман ее – на память о своей дури. К глазам подступили слёзы, чтобы сбить их пришлось еще раз стукнуть кулаком чёртов ящик, до крови расшибить руку. Идиот. Альбина не заслужила такого. Дерябнуть бы… В городе, всё в городе. В шкафу давно ждет своего часа паршивый коньяк, презентованный за какую-то незначительную услугу.

Или попробовать снова выманить давешнего мальчишку? Сложить самолет из тетрадки, написать заветное желание, в полночь выпустить из окна? Один раз сработало, значит и второй выйдет. У всякой вещи есть цена, Ромочка, и мы эту цену найдем и заплатим. Вперед!

Времени прошло, казалось, совсем немного, но станцию заливал густейший предзакатный свет, отраженный от тяжелых грозовых облаков. Кирпичная водокачка, облитая золотом, была так хороша, что Роман по привычке сложил пальцы в «рамочку», строя кадр так, чтобы влез и трехцветный флаг, и хулиганская галка, балансирующая на флагштоке. Кто мешал взять с собой камеру? А никто не мешал. 

Электричка подошла почти сразу – хорошо, что обратный билет был куплен заранее. Народу в вагоне немного – усталые грибники с корзинками, довольные дачники с ведерками и букетами, ошалевшие от жары таджики-люли – босоногие детишки бегали по вагону и протягивали ручонки сердобольным старухам. Эти и правда живут несыто. Жаль, ни бутербродов при себе нет, ни яблочка. 

Завибрировал перегретый смартфон. Жена. Анечка! Роман отвернулся к окошку, пряча застенчивую улыбку – тридцать два года вместе, со школы, и любовь не стареет ни на день. Как он запоздал к первому сентября, переболев скарлатиной, в середине четверти голенастым цыпленком ввалился в свой новый класс, и никто не хотел с ним сидеть. А Анечка захотела – подвинулась, давая место на первой парте, задрав веснушчатый носик проигнорировала смешки и неизбежное тили-тесто. Они вместе прошли и школьную травлю, и экзамены в политех, и безденежье и годы мучительного бесплодия. Роман мотался по стране, фотографировал, давал репортажи, звонил отовсюду, пробиваясь к телефонам, как зверь. И вот сын, дочка, и еще сын, драгоценный поскрёбышек. Скоро десять исполнится пацану. Подарок уже заказан, но и находка его порадует – купить царскую монету любой дурак сможет, а вот отыскать своими руками…

На вокзальный перрон Роман вывалился уже в сумерках. День закончился, новые кадры выстроились в голове в сложную серию – игрануть со светом, взять пейзаж, толику умирающей урбанистики. Не на выставку даже – для себя. Пригодится.

- Извините!

Немолодая, но еще красивая женщина не удостоила словом мужлана, который ее толкнул. Брезгливо дернула плечиком и прошествовала к своему поезду, цокая каблучками – изумительно тонкие щиколотки. Совсем как у одноклассницы… как ее там? На девчонку заглядывался весь класс, а она держалась гордячкой. Нет, и имени вдруг не вспомню. Домой, домой!

Не оглядываясь назад, Роман пересек пункт досмотра – ничего лишнего – и спустился в метро. Незнакомый мальчишка проводил его долгим взглядом. Щелк – и двухкопеечная монетка легла в подставленную ладонь.