Как два деда заповедник открывали
Автор: Юлия Зубарева— Частуха Валленберга — только в Карелии растет, панкраций морской произрастает только на песчаных морских побережьях, как и штернбергия, а арафе ароматное лишь в субальпийском высокотравье выживает — как их сюда занести могло всех вместе? Почему я вижу это своими глазами?
Старший научный сотрудник и кандидат биологических наук в одном лице тер вспотевшее лицо, вставал на колени перед очередным кустиком и неверяще тряс головой, не пытаясь даже фотографировать. Остальные члены комиссии отстали еще на первой полянке, где у тропинки в камнях приметили розовые невзрачные цветочки на стеблях. Лиза бы мимо прошла и не заметила, а там, произносили с таким придыханием «родиола розовая», что впору было у этого сорняка автограф брать.
— Хорошо, в астрагал клеверовский я поверить могу, он сосны любит и к почве нетребователен, хотя что ему эндемику Ильменских гор здесь забыть, но дагестанский подвид вообще ни в какие ворота не лезет! Они не живут вместе, понимаете? Известно всего 5 местонахождений в Агвали и в Дагестанском ботаническом саду. Как вы предлагаете это протоколировать?
— Ну не знаю. Может, у нас над лесом пути миграции сходятся какие-нибудь. Я только ромашки узнаю среди всего этого разнотравья, это дед у нас — энтузиаст. Мусор вот убирать ходит. Дачников гоняет. Знаете, сколько тут весной навалено? Они настоящую помойку устроили вместо леса, а места, смотрите, какие красивые.
Была договоренность отвести гостей до охотничьей заимки — там самое ценное из коллекции садоводов приживалось под неусыпным контролем самого Хозяина. Контрольный в бороду, так сказать, но, похоже, этот научный кандидат сам до ручки дойдет без подготовленного сюрприза. Очередная плетистая фигня типа хмеля, что болталась, зацепившись за ветку, привлекла внимание первой, а потом их взгляду открылась полянка возле ручья, где ученого совсем растащило.
— Гортензию черешчатую из Сахалина тоже птички занесли? Какие-то птички у вас гиперзвуковые получаются! — истерил проверяющий, дергая Лизу за рукав. Полез на карачках по лугу, выдергивая редкие краснокнижные растения и потрясая ими в воздухе и пробуя на зуб. Земля летела с корней, а мужчина все не унимался.
— Зверобой Монбре единственной популяцией в Крыму только и похвастаться мог, а тут половину поляны занял, а вот Касатик Мечевидный у ручья прет как на дрожжах — это уже Хабаровский эндемик. Не верю! Это какая-то контрабанда и надувательство, не буду я это в протокол вносить. Не бывает так в Подмосковье!
— Ну не получилось по-хорошему, будет по-моему, — вздохнула Лизавета, присев на корточки перед перевозбудившимся ученым. — Спи.
Ткнула указательным пальцем между бровей, и удивленный биолог упал набок, обнял только что вырванный куст, как любимого плюшевого мишку, и сладко всхрапнул меж буйно разросшихся зверобойных кустов.
— Дядь Леш! — тихонько позвала, приметив сороку на кустах. Пора было остальную комиссию нейтрализовывать. Эти два энтузиаста насажали в лесу такое количество редкостей несовместимых, что к ним делегации с лопатами ходить начнут, а не заповедник разрешат устроить.
— Здесь я, — недовольный леший вышел из-за березы, почесывая бороду. Посмотрел на измятую полянку и сопящего мужчину в грязных брюках. — А ведь, казалось, культурные люди, образование у них высшее, а чисто макаки. Те первые, знаешь, чё учудили? Корень золотой как заметили, так взялись его дергать проверять, что не посажен нарочно, значит, ну так это дело нужное. Пусть смотрят, думаю, но, когда это ворье его выкапывать взялось и соседние, да барыши считать, куда кому отдадут в оранжерею. Потом вообще грызться взялись. Короче, пшик затея, токмо зазря с дедом твоим гонорары его на семена тратили. Не жили хорошо, неча и начинать. Лежат в малине гости дорогие, ты б их тоже усыпила что ль, а то, если не прекратят орать, я им наши редкие растения на болоте покажу. Там экосистема такая, что любого академика схарчит, не подавится.
По тропинке бухал резиновыми сапогами дед Василь, как чуял, что неспроста задержка случилась с комиссией.
— Ну че возитесь! Я там все прикопал в лучшем виде. Чистый йохуньстохунь получится. Это чего-то он разлегся? Кислородом передышал?
— Хероводородом! Елки-иголки! Говорил тебе, дуралею, что подождать надо годик-другой, пока примется, а ты «Давай, давай, побольше посадим!». Вот и спекся академик, да и остальные недалеко ушли. Тьфу, едришки-кочерышки, свяжешься с людьми, ничем путным не кончится.
Леший с досады пнул легонько мыском спящего ученого и повернулся спиной к товарищам. Дед Вася только вопросительно на Лизку посмотрел. Он-то весь этот фееричный провал пропустил, пока секвойю пристраивал.
— Ты, это, стой, говорю. Погодь расстраиваться. Ща придумаем чегой-нибудь. Лизка, хоть ты скажи, чего молчишь.
— Скажешь тут. Думать надо, чего их всех так разобрало. Посторожите этого предводителя краснокнижного, а я пойду остальных успокою. Сейчас вернусь, и подумаем о том, как выпутаться.
Леший только вздохнул горестно в бороду и тоскливо вслед убежавшей помощнице посмотрел. Похоже, идея, такая красивая и близкая, булькнула, выскользнув из рук, как бидон молока в болото. Глаза глядят, а руками уже не собрать. Махнул рукой, открывая короткую тропинку, и пошел с подельником академика перетаскивать. Потоптал ирод полянку, которая только-только цвести начала.
Добежать по открывшейся в подлеске тропке до копошащихся в густой малине проверяющих было делом пары минут. Исцарапанные, испуганные ученые неразборчиво мычали: говорить членораздельно им мешали немалые пуки травы, торчащие из распахнутых ртов. Лиза коснулась каждого, отправляя в сон-забытье. Зачем взрослым воспитанным людям, которые собаку съели на всех этих редкостях, так себя вести? Хуже браконьеров малолетних. Вырванные с корнем кусты сиротливо валялись на траве. Сначала лопаткой орудовать пытались, а потом, похоже, совсем с катушек слетели, руками дергали.
— А скажи-ка мне, добрый хозяин мой, с чего это гости дорогие, как обкурившиеся еноты себя повели? Дядь Леш, я знаю, что ты из каждого куста слышишь. Давай без свидетелей рассказывай, чего вы с дедом намудрили.
Продолжение читайте в серии рассказов про Розу Абрамовну и всех, всех, всех. Пятый рассказ происходит через пару месяцев после недописанного пока финала основной истории.