Субботний отрывок

Следующим утром, Хлюзырь энергично вошел в шатер к боярину, как к равному, не сняв шапки и даже не поклонившись. Всеволок возился с картой на складном походном столике и не подал виду, что заметил непочтительность опричника. 

– Здрав, боярин. Пора бы уж дальше двигаться, нечего харчи проедать, казаки уже подошли. – говоря это, опричный десятник зачем-то выпятил нижнюю губу и вскинул подбородок. Наверняка, готовился к возражениям и спорам. – Смотри, напишу ябеду, что баклуши тут бьете. Царь-батюшка по головке не погладит…

– Надо, то надо… А как думаешь, Хлюзырь, отчего тебя – такого молодого и распрекрасного, ко мне приставили, и дали тебе двух самых черных душегубов, руки которых по локоть в кровушке стрелецкой? – через несколько секунд неожиданно спросил Всеволок и хитро посмотрел на опричника. 

– И отчего же? – с вызовом спросил десятник, уперев руки в бока.

– А потому что, нет у тебя, человече, ни имени весомого, ни хором богатых, ни мошны полной. И плеча крепкого за тобой тоже нет. Вот пропадешь ты, и никто не вспомнит. А уж твоих палачей заранее похоронили. Слышь, стрельцы зашумели? – за стенками шатра и вправду раздавался многоголосый людской гомон. – Поди, твоих душегубов кончают. То-то смотрю, с утра все в гляделки играют… Мне же полусотню дали из Ельцкого приказа. А напомнить тебе, что твои браты с ельцкими стрельцами делали после Смоляной смуты? И тебя уже списали начальнички твои. Надо ж, одного, с двумя дуболомами послали.

Хлюзырь побледнел, и в отчаянии проговорил: – Это тебе с рук не сойдет. С тебя за убийство детей опричных спросят, да на дыбе.

– Это ты прав, милчеловек, конечно не сойдет. – так же степенно и размеренно протянул Всеволок, сосредоточенно помечая что-то на карте. – Если дурачка этого ученого не уберегу, тоже не сойдет. Ежели он свои игрушки царю не предоставит, ты если сгинешь по дороге – все не сойдет. За все в ответе моя голова. Мне что так, что эдак, нужно дело доделать. Потому, как не сделаю, царь всех нас воронью скормит. А мне не столько себя, сколько людей моих жаль – жизнь итак у них не медовая, да и семьи их батюшка наш не пожалеет. – закончил боярин с легкой издевкой. Затем продолжил со вздохом. – И за Отчизну душа болит… Думаешь, что царь наверху в жиру беситься? Так нет, ему ж надо сберечь нас всех, всю Яровию. Он за все в ответе. Стал бы такой поход затевать, если бы ему все эти Редькины опыты не важны бы были? А мы тут все только о брюхе своем печемся, дальше сапог своих и не видим ничего…

Хлюзырь положил подрагивающую руку на рукоятку пистоля. Ладони его вспотели и лоб покрылся испариной. Всеволок только ухмыльнулся на этот жест молодого десятника и продолжил: – Так что, давай-ка парень, не дури. Хочешь живым остаться и царю услужить – работай со мной и слушай что говорю. 

В этот момент за тонкими стенками шатра, людское гневное многоголосье было перекрыто громоподобным матерным рыком и через несколько секунд вошел, грузно пригнувшись, больше похожий на какого нибудь зверя, волхв.

– Слышь, боярин, это что у тебя там за буза? – разводя руками, сурово спросил Бродобой. – Я там пока разогнал всех по углам. А то они одного их этих уже удавили. – волхв брезгливо ткнул пальцем в Хлюзыря. 

Опричник стал белее мела, но губы его были упрямо сжаты. “А парень то  – не робок. Бестолков только. Зелен еще.” – промелькнуло в голове боярина.

– Да ты что? – притворно удивился Всеволок. – А мы вот тут с десятником опричным решаем, как жить дальше.

– И чего решили? – поднял бровь ведун.

– Вот нам сейчас, Хлюзырь-то и расскажет…