Начало первой главы

Я тону.

Вода чёрная, густая, как смола, тянет меня вниз, цепляется за ноги, за руки, за горло. Я пытаюсь вдохнуть, но лёгкие жжёт, словно в них залили кипяток.

Где я? Озеро? Лес? Всё кружится, и я не вижу неба. Только тьма. 

И крик. Женский, резкий, пронзительный, бьет по ушам, хлещет по нервам. 

Он везде — в воде, в воздухе, в моей голове. 

Я хочу кричать в ответ, но голос тонет.

— Роман! — это отец. Его голос хрипит, бьётся на тысячу осколков. 

Я вижу его на берегу — высокий, с длинными светлыми волосами, такими же, как у меня. Его глаза горят голубым, как озёрная глубина, но кровь течёт по его лицу, заливает грудь. Он падает на колени, и чудовище — огромное, с когтями, длинными, как косы, — вырывается из воды. 

Оно вонзается в него, раздирает, как тряпку. Отец кричит, и я кричу, но мои ноги вязнут в чёрной воде. Я не могу двинуться. Не могу помочь. Кровь смешивается с озером, и оно шипит, как живое.

— Папа... — прошептал я. — Папа, вставай, пожалуйста...

— Беги, Роман! — это Сергей. Мой брат. Мой сильный, высокий, бесстрашный брат, который всегда знал, как сделать из подручных средств рогатку, воздушного змея или бомбу.

Он обернулся — и посмотрел прямо на меня. Рот его что-то шептал. Кажется, моё имя... Он стоит на холме, сжимая меч, но его лицо — как у мертвеца, серое, с пустыми глазами. 

Он бросается к воде, но чудовище быстрее. Оно растёт, превращается в зверя — пасть, полная зубов, глаза, как угли. Чудовище хватает Сергея, и хруст его костей бьёт меня по ушам. 

— Нет! — крик вырвался сам собой, но голос дрогнул, как у ребёнка. Я и был ребёнком. Я ничего не мог. Я стоял — и только смотрел.

Я пытаюсь бежать к нему, но вода держит, как цепи. Мой крик тонет, и чудовище смеётся — низко, гортанно, как будто оно живое.

Вдруг свет. Чистый, белый, ярче солнца. София. Вся в белом, лицо в грязи, по волосам стекает кровь. Стоит на поляне, её светлые волосы развеваются, а руки пылают. Свет вырывается из её пальцев, разрывая тьму, как бумагу. 

— Соня... — хриплю я. — Я не могу...

Она бьётся, как воин, но чудовища лезут со всех сторон — десятки, сотни, с когтями и зубами. 

Рядом с ней Дара, её белая собака, огромная, как медведь. Дара рычит, бросается на чудовищ, рвёт их клыками, но их слишком много. Когти впиваются в её бока, кровь брызжет на белую шерсть, и Дара воет, падая. 

Соня отворачивается — на миг, на крохотный миг — и этого достаточно.

Чудовище пронзает её насквозь. Она кричит, её свет гаснет, и тени накрывают её, как волна. 

Я вижу, как она исчезает, и моё сердце рвётся.

Я пытаюсь бежать, драться, но мои руки пусты. 

Я слаб. 

Беспомощен. 

Чудовища поворачиваются ко мне, их глаза горят красным, и из тьмы выходит он… 

Дядя. 

Его мелкие глазки блестят, как у крысы, а улыбка — как лезвие. 

Он идёт по воде, не проваливаясь, его плащ трепещет, как крылья ворона. 

— Ты никому не поможешь, Роман, — его голос режет, как нож. — Ты никому не нужен. Никто тебя не ждал. 

Чудовища бросаются на меня, когти впиваются в грудь, и крик — тот женский крик — взрывается, разрывая мир на куски. 

Я рывком сажусь на кровати.