Субботний отрывок

Опричный с Емкой, который держал боярский значок, остались на месте, когда Всеволок, горделиво подбоченясь, тронул поводья и медленно подъехал к спокойно сидящему на коне хану. Что это сам хан, боярин понял быстро. Не по богато украшенном золотыми птицами черному халату с соболиным воротником, и не по золотым перстням с огромными камнями на руках или дорогому восточному шамширу. А по осанке, по горделиво-презрительному взгляду слегка раскосых, но широких черных глаз. Аккуратно подстриженная бородка и идеально белая шелковая рубаха, выглядывающая из-под халата, вызывали уважение. Большого человека всегда видно издалека. Кручина ощутил легкий и неуместный укол зависти. Это ж надо себя так держать, даже царь-батюшка и то попроще будет. Интересно, сразу пугать начнет или торг предложит, думал Всеволок, разглядывая застывшего, как изваяние, предводителя степняков. Сопровождавшие хана нукеры тоже остались чуть позади. Поэтому Кычак с боярином были одни.

Хан, видимо, тоже прикидывал, как себя вести, пристально разглядывая помощника воеводы. Всеволок подъехал почти вплотную и, остановив коня, поздоровался: – Здрав будь, милчеловек. Кручина я, воевода отряда этого.

– И тебе здравия, боярин. – неожиданно чисто, с легким мелодичным акцентом ответил степняк. – Хан Кычак перед тобой. Это мой улус. – небрежно махнув рукой, обозначил он находящуюся за ним орду.

Воцарилась пауза, которую оба держали достойно. Наконец, хан уважительно хмыкнул и заговорил: – Ты сильный, боярин. Крепкий воин. Хорошо от меня уходил… Хочу с тобой договориться. Отдай мне человека, который мертвых знает. Знаю, есть у тебя такой. Сам отдай. И разойдемся миром. К чему он тебе?... А я тебя достойно отблагодарю. Три сотни золотых и десять скакунов из моего табуна. Таких у тебя точно нет. Быстрые, как ветер. И людям твоим по золотому. А твой царь ничего не узнает. Скажешь, человек в пути от болезни помер. Не хочу у такого славного воина силой отнимать…

Боярин хмыкнул. Триста золотых это сумма… Хорошая сумма. Вкусная. Всеволок таких денег и в руках-то не держал никогда. Да и лошади такие, как стоящий под ханом длинноногий красавец, поди двадцать-тридцать золотом стоят… Но зачем мертвым золото. Кручина внутренне усмехнулся.

– Обдумать это надобно. – ответил боярин, с прищуром разглядывая хана. – С людями посоветоваться.

В глазах Кычака мелькнула ярость. Но тут же погасла. Как бы в задумчивости, его рука дотронулась до навершия сабельной рукояти, несколько раз пальцами побарабанив по обрамленному золотом большому рубину. Всеволок, конечно, отметил этот жест, но даже не шелохнулся. Густая борода боярина медленно разошлась в легкой улыбке. Нехорошая эта была улыбка – понимающая, снисходительная, глумливая. На хана накатила дикая волна гнева. Только неимоверным усилием своей стальной воли он сдержал внутренний порыв тут же порубить наглого яровита. Кычак демонстративно убрал руку от сабли.

– Ты думай, боярин. Думай. – лицо хана стало непроницаемым. – А пока думать будешь, мои воины тебя развлекут. Чтобы думалось быстрей…