Дочери Ктулху. Кто они? Чудовища? Богини? А может Вестницы грядущего апокалипсиса?

К моему произведению https://author.today/work/445423 и моя к нему песня в стиле готик-метал https://t.me/komatox/101

Лимб — это не место. Это состояние. Побережье между тем, что было, и тем, что может случиться, омываемое туманом несбывшихся мечт и неспетых песен. Здесь нет ни света, ни тьмы, лишь серая, зыбкая бесконечность, где геометрия сходит с ума, а время — лишь эхо, затихающее вдали.

На этом берегу вечности обитают Они. Дочери.

Их трое, и ни у одной из них нет имени, которое мог бы выговорить человеческий язык, но их суть можно уловить.

Первая, Ктилия, — Ткачиха. Её облик переменчив, как рябь на воде, но чаще всего она предстает в виде колоссальной фигуры, сотканной из живых туманностей. Её бесчисленные, полупрозрачные руки тянутся в серую мглу, выхватывая нити вероятностей — едва зародившиеся вселенные, погибшие мечты, возможные и невозможные законы физики. Она плетет из них гобелены немыслимых узоров. Один стежок её иглы — и в далеком мире рождается новая форма жизни. Другой — и целая цивилизация видит пророческий сон о собственном забвении. Она не творит, но упорядочивает хаос потенциала, находя в нем леденящую душу гармонию.

***

Вторая, И’тмара, — Сновидица. Она неподвижна и бесформенна, огромное, клубящееся облако аметистового и индигового цветов, в глубине которого мерцают холодные звезды чужих галактик. И’тмара не спит в человеческом понимании — она и есть сон. Её грезы — это эманации тоски их спящего Отца. Эти сны просачиваются сквозь ткань Лимба, касаясь разумов чувствительных душ в миллионах миров. Художники на далеких планетах вдруг начинают рисовать спиральные города под зелеными солнцами. Поэты сжигают свои рукописи, осознав тщетность слов перед лицом безмолвной вечности. Сумасшедшие в своих мягких комнатах шепчут о щупальцах и затонувших городах. И’тмара дарит им этот яд, эти отголосок истины, не испытывая ни злобы, ни сострадания. Она просто грезит о доме.

***

Третья, Нул-хлет,  Молчание. Она  пустота, принявшая подобие формы. Там, где она находится, серая мгла Лимба становится абсолютно черной, поглощая любую мысль, любую вероятность. У нее нет ни облика, ни голоса, но её присутствие ощущается как гравитационный колодец, в который проваливается само бытие. Ктилия плетет, И’тмара грезит, а Нул-хлет  развоплощает. Она прикасается к одному из узоров сестры, и тот рассыпается в первозданный туман. Она проплывает мимо самого яркого сна другой сестры, и он гаснет, оставляя после себя лишь холод небытия. Она — энтропия, финальный ответ на любой вопрос, тишина в конце времен. Она — самое правдивое дитя своего Отца, ибо воплощает конечную, безразличную пустоту, которая ждет всё и вся.

***

Они не разговаривают. Их общение — это игра космических сил на берегу вечности. Ктилия создает сложнейший узор из судеб расы насекомоподобных философов; И’тмара насылает на них коллективный сон о падении в черную дыру; Нул-хлет касается центральной нити, и вся их цивилизация исчезает из всех возможных историй, словно её никогда и не было.

Они ждут.

Вся их непостижимая деятельность — лишь способ скоротать вечность, пока не раздастся Зов. Пока их Отец не проснется в своем затонувшем городе под неправильными звездами.

И однажды серая гладь Лимба дрогнула.

Это не был звук. Это был вздох. Один короткий, бесконечно глубокий вздох, пронзивший все слои реальности. Он исходил из самого сердца водной тюрьмы на забытой планете Земля.

Руки Ктилии замерли. Впервые за эоны лет её узоры стали хаотичными, нити рвались, создавая диссонирующие, уродливые формы. В её плетении отразился грядущий хаос пробуждения.

Облако И’тмары вспыхнуло миллиардами кошмаров. В эту секунду по всей Вселенной тысячи пророков закричали в агонии, а рассудок многих живых существ треснул, как тонкое стекло. Её сны больше не были отголосками — они стали приказом.

Лишь Нул-хлет осталась неизменной. Её тьма, казалось, стала еще глубже, еще абсолютнее. Она не радовалась и не страшилась. Пробуждение Отца было лишь еще одним грандиозным узором, еще одним ярким сном. А она знала, чем все закончится. Она всегда знала.

Дрожь прекратилась. Лимб снова застыл в своем сером безвременье.

Но все изменилось. Ожидание перестало быть абстрактным. Теперь у него появился вектор.

Зов был услышан. И дочери ждали ответа, каждая по-своему готовая вернуться в мир, который давно забыл, что такое настоящий страх.