Воскресный абзац №9: Виктор поймал вдохновение

Могилка тесновата — высок покойный был. Вот и Фридландские ворота эти торчат тут из бетона, как коленка, Королевские — локтем, а башня Дона, получается, подбородок. Кенигсберг — мужчина, без сомнений. Вот Москва — баба, тяжело и бурно пожившая, разбогатевшая, раздавшаяся, а Кениг — мужчина. Не рыцарь, а доктор, владелец того саквояжа в витрине. В коричневом костюме, с брегетом в жилетном кармане и привычно озабоченным выражением лица. Жилист, худ, сентиментален. Приятный образ, но Виктор больше любил работать с женской фактурой. В его воображении фасад Фридландских ворот потянулся вверх, навершие увенчалось каменным крестом, кирпичи побелели, спрятали прозрачные голубоватые тени в щелях, как голубые сосуды под полупрозрачной Сониной кожей. Теперь перед ним лежала Соня, придавленная асфальтом, сосредоточение чистой, вечно юной, воздушной красоты — под грубым, тяжелым, мужским. Девочка, женщина, мать… “Ты же говорила, что хочешь пожить для себя!” — ”А для кого ж это, как не для себя?” Дарительница жизни, праматерь человеческая. Ее нельзя умертвить — можно спрятать, но убить нельзя. Она останется, как фреска, варварски замазанная штукатуркой, и все равно проступит, выберется наружу, как Богородица Феофана Грека в крошечной феодосийской церкви. Выйдет к людям в иудейском платке, раздутом ветром… Виктор вскочил и выбежал из зала. Картина открылась полностью. Садясь в такси, он оглянулся. По брутальному фасаду Фридландских ворот, приземистому и тяжелому, разлетелись женственно-мягкие арки. Их стрелы плавным изгибом сходились к задорно торчащим замковым камням, увенчанным кольцами. 

Последнее написанное в будущую "Школу невест". Герой-архитектор бродил по городу в поисках вдохновения и нашел. Наверное это будет самая пролистываемая сцена книги.

В флешмоб "Воскресный абзац" Екатерины Овсянниковой