Можно ли прожить одной любовью?

Но дальше, дальше, мой читатель! Идем за мной, и я покажу тебе настоящую любовь!..

Не веришь?

Ах, Анна Петровна, Анна Петровна! Как же она любила молоденьких пастушков!..

Что ей старый конь Сергей Львович! Кадет любим ее душою!

Александр Васильевич Марков–Виноградский, 1820 г.р. – Анна Петровна приняла 13-летнего мальчика, по словам его же матери, как искренняя родственница. Когда начались их отношения доподлинно неизвестно; вероятно, Анна Петровна пользовалась теми же приемами, что и при обольщении малолетнего Дельвига. В конце декабря 1837 года старшая Виноградская после тяжелой болезни скончалась, мальчик записал в дневнике: неужели счастие сына могло убить мать? Приходится признать, Анна Петровна вновь выступила в роли разрушительницы семейства. На тот момент Александру Виноградскому было семнадцать, и он был моложе любовницы на двадцать лет.

Анна Петровна, я снимаю шляпу.

Восторженный мальчик – Виноградский на всю жизнь сохранил эту глуповатую восторженность, равно как и деловую никчемность. Попавшись на удочку стареющей Цирцеи, он - в отличие от прочих - уже не вырвался. Анна Петровна в очередной раз родила; с молоденьким любовником-сиротой, крохотным сынишкой и беременной от М.В. Глинки дочерью уехала в Лубны и приземлилась на шею папеньки Полторацкого. Это к вопросу о родительской деспотичности. Я уже готова сострадать ее отцу.

Но тут почил в бозе многократный рогоносец Ермолай Керн. Исхлопотав пенсию, прекрасная вдова наконец обрела свободу и экономическую независимость. Обрела, чтобы… тут же с оной расстаться. Дама решила употребить юнца с потрохами и, дабы птичка не упорхнула, мерой пресечения избрала законный брак. Как ни крути, Анне Петровне шел 41-ый год.

Можно назвать сей акт безрассудством, а можно - глупостью. Этим решением она раз и навсегда вогнала себя и своих близких в нищету. Денежное довольствие вдовам платили по замужество, так было с Пушкиной, так было и с Керн. Напрасно деспотичный папенька слезами заклинаний молил непутевую дочь, «молодые» обвенчались, пенсион отобрали. Для пущей надежности всегда послушного мужа выдернули с военной службы: чтоб шалопаи-товарищи не развращали, - и молодой офицер остался без жалованья. Юная семья по макушку погрузилась в сокрушительную бедность, из которой много лет не могла выбраться. Решительность, которую заметил в Анне Керн Пушкин, явно граничила с детской беспечностью.

В любовном вопросе, впрочем, она не проиграла. Наивный пастушок любил мать Амура без памяти, он полностью удовлетворил ее ненасытную страсть к обожанию. Выйдя замуж, Анна Петровна успокоилась, остепенилась и обрела иммунитет к штанам. Да и то сказать, возраст поджимал, от прежнего «гения чистой красоты» мало что осталось… Под фанфары всеобщего неодобрения молодая семья начала длинный путь.

Путь был тернист... Молодой муж, мягкосердечный и слабовольный, не отличался предприимчивостью. Он не умел говорить «нет»; пребывая на чиновничьей должности, по своей мягкотелости попал под суд за компанию: ушлые сотоварищи вовлекли его в уголовную историю (не зря Анна Петровна опасалась дурного влияния на великовозрастного дитятю). Виноградского оправдали, но с тех пор даже на частную службу его брали с опаской. Жили супруги крайне скудно. Анне Петровне приходилось брать на дом шитье, Александр Васильевич подрабатывал игрой в преферанс, они скитались из дома в дом; под конец женщина продавала письма Пушкина – по 5 рублей за штуку. Как-то Вульф по ее просьбе переслал Виноградским сто рублей; незадачливый пастушок благодарил бывшего любовника своей жены:

«Бедная моя старушка прослезилась и поцеловала радужную бумажку, так она пришлась кстати».

Сто рублей супруги тянули целый год, существуя без кофе, чая и прочих прелестей жизни.

Любви при этом было вдосталь. Мать Амура подмяла под себя мужа полностью, Виноградский держался за юбку жены – музы, которую некогда воспевали поэты; эта статья была предметом его тщеславия и стареющая Керн всячески его раздувала. Замечательна ее интерпретация отношений с Пушкиным, в передаче мужа звучащая так:

«Многие женщины, воспаляемые огнём его речей и страстию его взглядов и манер, увлекались им до цинизма… Некоторые, разумеется, весьма немногие, допускали даже непозволительные ласки – персидские или содомские удовольствия… И он их не уважал, кроме тех, которые держали себя вдали от него, как например, моя жена и некоторые другие. Она, моя голубка, светлым, чистым взглядом, своими скромными манерами и речами, своею простотою, исполненною невинности сердечной, своим поэтическим идеализмом и высшими воззрениями на жизнь исключала возможность грязных поползновений и была воспета Пушкиным как «гений чистой красоты»».

Ай да Анна Петровна, ай да…

С годами Керн превратилась в капризную тучную старуху, то приторно ласковую, то брюзгливую и «циничную»; из всех плотских радостей у нее осталась одна - еда. Впрочем, не утратила она интереса и к радостям литературным и, потеряв зрение, заставляла читать себе вслух. «Невысокая, полная, почти ожиревшая и пожилая, старалась представляться какою–то наивною шестнадцатилетнею девушкой, вздыхала, закатывала глаза и т. п.». Что в молодости было мило, с возрастом стало претенциозно и смешно. По наблюдению злоязычной М.В. Алтаевой-Ямщиковой, мадам Виноградская все никак не могла забыть, что когда-то была обаятельной и вдохновляла самого Пушкина, о чем напоминала к месту и не к месту, и всем и каждому.

Молодой муж, «всё ещё влюблённый в этот памятник пушкинской эпохи», поддакивал супруге, прислуживал и во всем себя принижал – по-сиротски. «…Без неё он был развязнее, веселее и разговорчивее…» Частенько они молча сидели в комнате, не произнося ни слова, как некогда супруги Керн… Не думала ли в те дни Анна Петровна, вывязывая на продажу чулки, что со вторым браком промахнулась, как и с первым, и сладкий воздух любви – вещь, конечно, приятная, но как быть, когда муж словно чемодан без ручки – и нести тяжело, и бросить жалко?..

У него был свой рецепт семейного счастья...

Каким был его рецепт  - author.today/reader/438405