Киноварь

Тишину его галереи, где застывшие мгновения чужих жизней спали в тяжелых позолоченных рамах, прорезал не скрип, а едва слышный, тоскливый вздох. Каралиус, ценитель запечатанных в искусстве страданий, благоговейно смотрел на свой новый трофей. Автопортрет, написанный кровью одержимой художницы, казалось, жил своей темной жизнью: тени на холсте медленно смещались, а губы шептали ему одному ведомое проклятие. Портрет не просто смотрел, он впитывал свет, воздух и даже теплоту тела. Пустые глазницы леди, изображенной на холсте, затягивали в свою бездну, обещая неземное знание. Опьяненный гордыней, коллекционер еще не замечал, как сама картина выбирает его, чтобы вписать его душу финальным мазком.