Вот только остался у нас на земле должок…

Карина проснулась от того, что кто-то ткнулся холодным носом ей в лицо.

Она разлепила глаза и в неверном свете тлеющих углей увидела волчью морду.

— Ай! — Сон как рукой сняло. Путаясь в шкуре, она отскочила к печи и подхватила топор.

— Не подходи! — низким, не своим голосом прорычала она.

— Уррр! — ответил серый. Из темноты подошли ещё шестеро зверей, и все они сели полукругом, с любопытством рассматривая путешественницу.

— Зарублю, — пригрозила Карина. — Все вместе вы меня, конечно, сожрёте, но первого, кто прыгнет, я зарублю. Кто тут герой? А?!

— Да ты не маши секиркой-той, девка, не ровен час, пальчик обрежешь. Обревёшься, а сырости тут и без тебя забагато.

— А? — От неожиданности Карина выронила топор. «Секирка» упала возле босой ступни и чудом не превратила её в раздвоенное копыто.

Перед оторопевшей путешественницей стояли семеро здоровенных мужиков: косматых, бородатых, с полуметровыми ножами на поясах, и одетых почему-то по летнему…

— Не бось, девка, — продолжал ей собеседник. — Не тронем. Краса твоя нам без надобности: не живые мы, а вроде навьев, это дело теперь не про нас. Но и кровь из тебя пить не станем… не станем, Дятел, не ворчи! — Карина не сразу сообразила, что эти слова обращены не к ней, а к одному из бесплотных гостей. — Она, хотя и нездешняя, а честь-честью напросилась и страву с нами разделила.

— Да не ворчу я, батько! — отозвался тот, которого, по-видимому, звали Дятлом. — Порядок не хуже тебя знаю.

— А знаешь, так не перебивай, — сказал главарь. — Ну что, красавица? Ночка впереди долгая, а спать тебе, гляжу я, расхотелось. Подкинь дровец-то в печурку… давно тут огнище не топили да людской стравой не пахло… да садись, побалакаем.

Карина, стараясь не поворачиваться к призракам спиной, набила печь дровами и села поближе к ней. Отчасти для тепла, отчасти потому, что, как она знала из фэнтези, гости с той стороны боятся огня.

Призрачные гости расселись напротив.

— Догадалась, кто мы? — спросил главарь.

— Думаю, разбойники, — ляпнула Карина.

Главарь снисходительно усмехнулся.

— Ну, зачем же так? Мы, девка, лесные промышленники… были когда-то. Жили тут, в острожке болотном, потому что за каждым своя беда была. Кто-то от долгов бежал, кто-то от кровников, Дятел да Хорь, ты подумай, начальника стражи в своём городе убили. Жили-поживали, зверя промышляли, у купцов да господчиков проезжих серебришко одалживали… по доброму всегда, без душегубства, если только те сами драться не кидались. Ну, коли хуббан или сагырнак попадётся, тому без разговоров голову долой.

Разбойники, говоришь? Нет, девка. Селянам местным мы никогда обиды не чинили, а, коли нам от них требовалось что — из еды, или кому из молодцев отлежаться да подлечиться надо было — так всегда щедро платили. А когда в Наревгард ездили погулять — коли добыча была добрая — так всё честь по чести: в корчме от купчиков или кузнечных подмастерий, или селюков заезжих больше шума да беспорядков бывало, чем от нас, лесных промышленников. Хорошо, ладно жили, да в недобрый час наскочили на обоз хуббанского купца. Купца и челядь его порубили, добро забрали, коней добрым людям отогнали — продать. Всё бы ладно, да была у него в обозе девка. Вроде рабыня, а так — нечистый её разберёт, в шелках, в золоте. Кожа светлая, не как у хуббан, да видно — не нашего рода, и лопочет непонятное, зато сама красавица из красавиц, всё при ней. Взяли мы её себе в острожек, да не ведали, что смерть к себе домой ведём. Рассорила она нас. Волочайка из волочаек, такое в постели вытворяла, что вся ватага с ума посходила, ровно мальчишки или кобели вокруг течной сучки. Были верные товарищи, друг за друга горой, а тут каждый на других зверем зыркает. До смертоубийства дошло: Вырвидуб Левшу застрелил. Тут я понял, в чём коренное зло, схватил эту сучку да головой об стену. А молодцы озлились, что забаву у них отнял, на меня попёрли. Не все. Кривой, Здравко-Повешенный да Дятел — этим сука чужеземная голову задурила, а Вырвидуб — тот всё понял, вместе со мной отбивался. Двое против троих, да… Порешили мы друг друга, один Вырвидуб, хотя и раненый, смог дождаться, когда Хорь вернулся — он-то коней продавал — рассказал ему всё да помер. А Хорь загоревал, что потерял товарищей из-за заморской суки, порубил её труп на части да бросил в болото. А сам положил нас в острожке, как полагается, с оружием, острожек зажёг, да и сам закололся.

Карина вздрогнула. На несколько мгновений призраки пропали, и она оказалась внутри рубленой избы. Опрокинуты скамьи, и пятеро мужчин бьются насмерть. Яростно и беспощадно — как могут резаться только бывшие побратимы, ставшие лютыми врагами. Длинный светлый клинок раз за разом вонзается в живот, узкий боевой топорик раскалывает чью-то косматую голову, гремит огнебой, смертельно раненый падает, но тотчас поднимается и бросается на стрелявшего — достать, добить, забрать с собой. В ноздри ей ударил запах дрянного пороха, крови и распоротых потрохов.

Карину затошнило, и наваждение пропало так же внезапно, как нахлынуло.

— Скверное дело вышло, — продолжал главарь. — Но Див над нами смилостивился, не дал в упырей обратиться. Рыщем мы теперь по земле в серых шкурах, а от полуночи до первых петухов в свой старый острожек приходим, да старую житуху вспоминаем. Давно друг дружке вины простили, что дали себя чужеземной бесовке задурить да кровь побратимов пролили. Вот только остался у нас на земле должок…

Найдёна Чужестранка: книга первая