Карлик Нос Говарда Лавкрафта

ТЕНЬ НАД ШТУТГАРТОМ

ГЛАВА I: ПРОБУЖДЕНИЕ

Рыночная площадь Штутгарта кипела жизнью в тот обманчиво безмятежный весенний день. Торговцы зазывали покупателей, горожане толпились у прилавков, выбирая свежие овощи и фрукты, мясо и рыбу. Якоб, сын сапожника, помогал матери с покупками, когда заметил странную старуху, с неестественной сосредоточенностью изучавшую зелень на соседнем прилавке.

Старуха выделялась даже среди пестрой рыночной толпы. Её одежды, хоть и поношенные, были сшиты из ткани с узорами, которые, казалось, шевелились при боковом взгляде. Лицо её было испещрено морщинами, но глаза... глаза были неестественно молодыми, глубокими и темными, как колодцы, в которых мерцали отражения неведомых звезд.

— Какая прекрасная капуста, — проскрипела старуха, обращаясь к матери Якоба. — У меня много покупок. Может быть, ваш сын поможет мне донести мои скромные приобретения до дома? Я щедро заплачу.

Мать Якоба, занятая выбором мяса, рассеянно кивнула, и прежде чем мальчик успел возразить, он уже следовал за старухой, нагруженный корзиной с овощами и травами, многие из которых он никогда прежде не видел.

Путь оказался неожиданно долгим. Они миновали знакомые улицы и переулки, затем свернули в кварталы, где Якоб никогда не бывал. Дома здесь стояли теснее, их фасады казались искривленными, а окна располагались под странными углами. Якобу мерещилось, что некоторые здания наклоняются к нему, словно прислушиваясь к его шагам.

— Мы почти пришли, мой мальчик, — сказала старуха, останавливаясь перед домом, который, казалось, был древнее самого города. — Ты, должно быть, устал и проголодался. Я приготовлю тебе обед перед тем, как ты отправишься домой.

Якоб хотел отказаться — что-то в этом доме вызывало у него необъяснимую тревогу — но слова застряли в горле, когда он встретился взглядом со старухой. В её глазах на мгновение промелькнуло нечто... нечеловеческое.

Внутри дом оказался обширнее, чем казался снаружи. Комнаты располагались в последовательности, противоречащей внешним очертаниям здания. Стены были увешаны гобеленами с изображениями существ, которых Якоб никогда не видел — с множеством конечностей, глаз и ртов, расположенных в невозможных сочетаниях.

— Садись, — сказала старуха, указывая на стул у стола. — Я приготовлю тебе особое угощение.

Пока старуха возилась у очага, Якоб осматривал комнату. На полках стояли книги в переплетах из материала, который он не мог идентифицировать — не кожа, не ткань, нечто среднее, с текстурой, напоминающей... чешую? В углу комнаты стоял шкаф с множеством ящичков, каждый с этикеткой на языке, который Якоб не мог прочесть. Буквы, казалось, извивались под его взглядом.

— Вот, отведай моего супа, — старуха поставила перед ним миску с дымящимся варевом. — Это особый рецепт, передающийся в моей семье из поколения в поколение.

Суп пах странно — не неприятно, но неестественно. В нем плавали грибы, которых Якоб никогда раньше не видел — бледные, с прожилками, испускающими слабое фосфоресцирующее свечение.

— Что это за грибы? — спросил Якоб, осторожно помешивая суп ложкой.

— О, это редкий деликатес, — улыбнулась старуха, и её зубы показались Якобу слишком острыми. — Грибы с Юггота. Ты не найдешь их на обычном рынке.

Якоб не знал, где находится Юггот, но что-то в тоне старухи заставило его вздрогнуть. Однако голод взял свое, и он начал есть. Вкус был... невозможным. Металлический и древний, как само время, с нотами, которые он не мог описать словами человеческого языка. Каждая ложка словно открывала новые грани вкуса, которые не должны были существовать.

— Хороший мальчик, — проскрипела старуха, наблюдая, как Якоб доедает суп. — Теперь ты готов.

— Готов к чему? — спросил Якоб, но слова прозвучали странно, словно издалека.

Комната начала вращаться вокруг него. Стены пульсировали, как живые существа. Гобелены оживали, существа на них двигались, шептали на языках, которые никогда не предназначались для человеческих ушей.

— К пробуждению, — ответила старуха, и её голос звучал теперь иначе — глубже, древнее, с обертонами, от которых вибрировали кости.

Якоб попытался встать, но его тело не слушалось. Он чувствовал, как что-то происходит с ним — его кости смещались, плоть перестраивалась. Боль была невыносимой, но странным образом отстраненной, словно происходила с кем-то другим.

— Что... что вы со мной сделали? — прохрипел он.

— Я не сделала ничего, что не было предопределено твоей кровью, — ответила старуха, и теперь Якоб видел её иначе. Её форма колебалась, как если бы она существовала одновременно в нескольких измерениях. — Ты один из нас, Якоб. Всегда был. Твоя человеческая оболочка — лишь временное пристанище для сущности гораздо более древней.

Якоб потерял сознание, погружаясь в пучину видений, которые не должен был видеть человеческий разум. Он видел города под чужими звездами, существ, плавающих в космической пустоте, ритуалы, проводимые в честь богов, чьи имена сводили с ума. И сквозь все эти видения проходила нить понимания — это была не чужая память, а его собственная, погребенная глубоко в генетическом коде, доставшемся от предков, которые не были людьми.

Когда он очнулся, мир вокруг изменился. Или, точнее, изменилось его восприятие мира. Сквозь привычные очертания комнаты он видел теперь иные геометрические формы, невозможные углы, пространства, которые существовали между обычными измерениями. Воздух был наполнен тонкими мембранами — границами между реальностями, которые обычный человек никогда бы не заметил.

Он поднял руку к лицу и замер в ужасе. Его руки стали короткими и толстыми, пальцы — узловатыми. А когда он дотронулся до лица, то почувствовал огромный, уродливый нос, занимавший почти половину лица.

— Что вы со мной сделали?! — закричал он, но его голос звучал теперь иначе — глубже, с резонансом, который заставлял вибрировать предметы в комнате.

— Я пробудила твою истинную природу, — ответила старуха, подходя ближе. — Твой нос — не уродство, а дар. Это орган восприятия, который позволит тебе видеть и чувствовать то, что скрыто от обычных людей. Через него ты сможешь улавливать сигналы из других измерений, слышать голоса Древних.

Якоб бросился к зеркалу, висевшему на стене, и отшатнулся в ужасе. Из зеркала на него смотрел карлик с непропорционально большой головой и огромным носом. Но что пугало его больше всего — это глаза. В них плескалось знание, которого не должно было быть у четырнадцатилетнего мальчика.

— Я хочу вернуться домой, — прошептал он. — Пожалуйста, верните мне мой прежний облик.

— Домой? — старуха рассмеялась, и её смех эхом отразился в измерениях, которые Якоб теперь мог воспринимать. — Твой дом не там, где ты думаешь. Твой истинный дом — среди звезд, в городах, которые были древними, когда первые рыбы только выползали на сушу. И ты не можешь вернуться к своему прежнему облику, потому что его никогда не существовало. Это была лишь маска, временная оболочка.

Якоб попытался бежать, но его новое тело было неуклюжим, непривычным. Он споткнулся и упал, а когда поднялся, обнаружил, что старуха стоит между ним и дверью.

— Ты никуда не пойдешь, — сказала она, и её голос звучал теперь как хор множества голосов. — У тебя есть предназначение, и ты его исполнишь. Ты будешь служить мне, пока не придет время для возвращения Древних.

— Я не буду служить вам! — крикнул Якоб, но даже произнося эти слова, он чувствовал их ложь. Что-то внутри него, пробужденное супом из грибов Юггота, тянулось к старухе, к знанию, которое она предлагала.

— Будешь, — просто ответила она. — Потому что часть тебя уже служит. Часть тебя всегда знала, кто ты на самом деле.

И Якоб понял, что она права. В глубине его существа пробудилось нечто древнее, нечто, что было старше человечества. Оно шептало ему на языке, который он никогда не учил, но каким-то образом понимал — языке, на котором говорили его истинные предки.

— Что я должен делать? — спросил он наконец, сдаваясь перед неизбежным.

Старуха улыбнулась, и в её улыбке Якоб увидел отражение бездн между звездами.

— Для начала, ты научишься готовить, — сказала она. — Твой нос теперь может различать ароматы и вкусы, недоступные обычным людям. Ты станешь поваром, лучшим поваром в Штутгарте. И через пищу, которую ты будешь готовить, мы начнем изменять этот город, готовить его к приходу Тех, Кто Ждет.

Так начался кошмар Якоба, который он позже назовет своей истинной жизнью. Семь лет он провел в доме старухи, обучаясь искусству кулинарии, которое было одновременно наукой и магией. Он научился готовить блюда, ингредиенты для которых старуха добывала из мест, о существовании которых обычные люди даже не подозревали. 

Он изучал свойства трав, растущих на могилах забытых богов, мяса существ, пойманных в разломах между измерениями, специй, привезенных из городов, которых не было ни на одной карте.

И с каждым днем его восприятие мира становилось все более острым. Его нос улавливал запахи событий, которые еще не произошли, и тех, что случились тысячелетия назад. Он мог почувствовать страх человека за милю, различить ложь по легкому изменению запаха кожи. А по ночам... по ночам он видел сны, которые не были снами.

В этих видениях он плавал в космической пустоте, наблюдая рождение и смерть звезд. Он видел города на дне океанов, где существа, похожие на помесь человека и рыбы, поклонялись гигантским статуям. Он слышал музыку, исполняемую на инструментах, сделанных из материалов, которых не существовало на Земле. 

И постепенно он начал понимать, что эти видения — не плод его воображения, а воспоминания. Воспоминания о жизнях, прожитых его предками, о цивилизациях, существовавших задолго до появления человека.