Маленькая попытка написать роман за месяц Глава 5

Круг пятый. Нет духа русского, а пахнет!

Украину бомбили первой.

А. Добросельский, «Трагедии XXI века»

(Издательство: НК: 2101 – №103)

«Кали-Ола». Госпиталь имени св. Сергия Радонежского. Палата №6

– А то, что меня «скорая» сбила, это вы так план выполняете? – я был взбешен. Мало того, что мне досталось самому первому – об меня разбилась брошенная дервишами бутылка с «зажигалкой». Одному Харону известно, почему не сгорел! Так уже в самом конце, когда прибыли силовики и машины «скорой помощи», одна из них сбила меня на тормозном пути. Черт! Больно. Медсестра вынимает у меня из лица осколки, и я рад бы любоваться её прелестями (пятерка, да?), но даже мою боль перекрывает крик из соседней палаты. Там режут толстячка-хозяина «Шахри», в потасовке изобразившего из себя натурального камикадзе. Ему в ногу воткнули пару ножей и кусок арматуры, да так и оставили там. Было бы с кем – поставил бы на его смерть к утру от заражения или болевого шока. Вот опять его крики:

– Кто режет?! Мать вашу!

– Коновалов.

– Коновалов? Александр? Я знаууую! Его.

– Лежите спокойно. Александр Коновалов – мой прапрадед. Он давно умер. А вы очень хорошо сохранились, мой юный друг, если знали его лично. Может, у вас поврежден мозг?

– Может вам вколоть обезболивающее?– это уже у меня спрашивает медсестра.

– А вы этого до сих пор не сделали?!– удивляюсь не расторопности медсестры и другого персонала. Черт, здесь даже пахнет как в старых больницах мертвых. Вместо самоочищающегося пластика – белый кафель, со следами крови пострадавших, вот та длинная дорожка налево – моих рук дело, в том смысле – осталась от покалеченного мной дервиша. 

Ай! Вкололи обезболивающее. Или это снотворное? Здравствуй другая сторона. Я пада…

…здесь нет света. Здесь давно нет света. И я давненько не видел этот сон. 

Кроличья нора, или барсучья? Вот куда ведет нора под корнями дерева величиной с вселенную? Не пойду туда. Там даже не темно, там перетемно. А вот она является именно оттуда. 

– Здравствуй, Тарис. Пора?

Моя богиня-смерть улыбается. Не часто улыбаются боги и их улыбки печальны для смертных. Однако ж ты была моей богиней, а я твоим асом. Улыбнись мне еще, Тарис-Хель, богиня смерти моего народа. 

Она выходит из норы, поднимается медленно, переступая корни великого Ясеня. Пушистые волосы заменяют ей одежду, ниспадая с головы на плечи и ниже, закрывая от моего взора любимую тонкую девичью фигуру. Для меня у неё не бывает мертвой половинки тела. Когда ты исчезла здесь, Тарис, я вырезал из дерева твою маленькую копию: молиться и вспоминать. Теперь вижу: моя память ничто перед оригиналом. Ты ведь оригинал? Не цифровая копия, не сон? Моя маленькая пушистая смерть. Только тебя вижу в этой тьме, и ощущаю контуры древа, словно оно – это я. Но вот двоится твой образ, заполняю одну часть твоего тела белесой гнилью, оставляя вторую живой белоснежной плотью.

– Оно это ты, мой ас. Веришь?

– Верю!

И вот древо, одним только словом моим, освещается. Вспышка, но с яркостью звезды. И снова темнота.

– Нет народа нашего, мой ас, нет веры, питающей древо. Нет нас, и есть мы. Как зерна проросли в чужую землю, став в ней своими, и чужыми там, Дома. Но зреет наш плод и час его близок, – она берет меня за руки – холодна рука её в ладонях моих, и прикладывает ладони мои к своему животу. И тогда чувствую, как бьется во чреве разделенного надвое тела теплое маленькое сердце. 

Неужели?

– Неужели? Каков срок беременности богини? Столетие за девять месяцев? 

Она смеется, беззвучно – звук исчезает в этой темноте. Исчезаю я. Лишь Тарис-Хель, богиня смерти, решившая стать богиней-матерью своего нового народа, едва видна в темноте. 

– Я все еще твоя, мой ас, мой Грегор. Вернись Домой, – она отпускает руки мои и поднимает правую ладонь вверх, указывая. Путь? Домой?

Высоко в ветвях древа, пульсирует единственная звезда. Иное поглощает темнота. И звезда сия, сияя все ярче, движется.

– Собери потомков наших и вера их разожжет сердце Чиар. Веришь...

–… веришь?

Открываю глаза. Нет, не так, глаза уже открыты, а лицо противно саднит и чешется. И этот голос, уже не Тарис, он мужской. 

– Что?

– Да говорю, я в тупик зашел. А лучший способ выйти – это вернуться к началу. А вначале был ты, товарищ, и твоя идиотская атака на храм. И только собрался начать тебя искать, а тут как раз ты в сводках новостей «Второго» даже с указанием места пребывания после вашей поножовщины. Еще б стрелочку нарисовали и указатель поставили. Вот в такие совпадения веришь? – на деревянном стуле возле моей кровати сидел следователь в коричнево-черной форме особого отдела. Комиссар. Александр Шумаев. Хотя вот в петлицах перевернутый крест и на рукаве аналогичная нашивка с тонкой надписью, дублированной на трех языках: арабском, немецком и французском. А надпись там простая, глаза закрою и то прочту: «Чудовищ нет». Ты теперь инквизитор, Шумаев. Следователь с особым правом на все, что пожелаешь.       

– Простите, но нужно осмотреть пациента. Вам нужно вый… – врач увидел нашивку, врач замолк. Не тот отдел, что можно выгнать, и не тот, чтоб стоило выгонять, если он тут. Врач лишь раз взглянул на меня и нажал тревожную кнопку на панели над кроватью.

– Готовим вторую операционную. Тут осложнения.

– Так серьезно?

– Если хотите остаться с этим лицом, то да.

– Скажите, а реально выдержать без анестезии? Обойтись местной?

Врач задумался, поглядывая на комиссара. Шумаев кивнул.

– Если будет слишком громко кричать, вы врубите голограф на полную громкость. Больные и не заметят. И я не замечу.

Только бы разрешил. Только бы. Тарис, если я увижу тебя еще раз, то останусь, моя маленькая смерть. 

– Мы на частных дотациях, но думаю, сможем найти нужные препараты. В случае смерти от болевого шока пациента, так понимаю, вы берете на себя ответственность….

Не знаю, кричал ли я, и кричал ли громко, но Сашка таки вывел голограф на полную мощность.     

Новости Земли: сегодня баррельводы марки «Байкал» снова достиг значения 98евромарок (+15,33). Аналитик связывают это с окончанием очистительных работ на берегах притоков Байкала. В следующем году инженеры по восстановлению природного ландшафта будут переброшены с байкальской на черноморскую зону поражения. #байкалчист

Новости ближнего космоса: на заседание членов правления транспланетной корпорации «Лексбери-Сити»прибывает из колонии «Тифлис» (система «Медузы») главный держатель акций (57%) компании Гильштау Ороти. Впервые Гильштау Ороти посетит Землю. Биржевые аналитики связывают его появление с назначением нового генерального директора «Лексбери-Сити» Сириса-Саввы Га’Ноцри. #бабкинастол #царьгоры   

Новости дальнего космоса: Еврокосмос опубликовал снимки юпитерского телескопа «Хабл-117Ю» в гравитационном спектре. На десятке снимков видны одинаковые гравитационные аномалии оставленные объектом предположительно 4-той космической величины. Приблизительная разница между временем возникновения аномалий от трех до пяти лет. Все снимки сделаны на промежуткемежду системами РА-15, РА-7 и РА-2. Есть предположение, что объект движется в сторону домашней системы. #ученыенезнают  #меланхолия

После операции пришел другой врач, заштопывать. На вид немец. Мину три он ощупывал рану у меня на щеке, потом начал аккуратно штопать края, сразу впрыскивая синтеплоть. Александр отметил, что обычно это делают кто помладше в звании или автоматика в виде биотического 3Dпринтера. 

– Всё! Точка равновесия. Ровно. Курт был не прав, я уложился до трехтысячного года, с запасом. Теперь всё в плюс душе пойдет, – врач утер пот со лба и пошел к следующему пациенту, оставив меня отдыхать и постанывать. 

– Странный он.

– Ничуть, – Гильштау проявился на краю моей кушетки. Чертов азиат. Шумаев познакомил меня с ним при той давнишней встрече. Любитель плохих стихов и появлений из воздуха. Почти дух покровитель. Пожалуй, у меня есть такой же – Харон, даром, что контакт с ним только через Сеть.   

– Знаешь его? Да?

– Это доктор Шлихтер фон Кенигсвальд, – Гильштау навис надо мной, осматривая рану на лице. Его оранжевый скаф-скафандр неприятно захрустел складками почти у меня над ухом.

– Но у него на бирке было другое имя.

– Конечно другое, когда живешь долго, действительно долго, то приходится думать об изменении имени вместе с паспортом, пока не засветился, как долгожитель без морщин и старческих седин. Вы, мальчики, сами так делаете. А он из случайных бессмертных. Был врачом четырнадцать лет в СС. Шесть лагерным врачом в Освенциме. Теперь грехи силится искупить, вот на тебе и искупил – думает. Сравнял количество убитых им же с количеством спасенных. Только навряд ли ему это поможет. Смерть на него в обиде. Он еще тогда в годы Рейха столько работенки на плечи Мортис навалил, она до самой себя чуть не надорвалась. А за убитых детей у неё вовсе прощения не сыскать. В итоге-то она его сначала обрекла на сто лет одиночества, переставив его имя подальше в своих списках. А потом, когда он стал грехи замаливать – людей направо и налево спасать, подтирая у обреченных знак смерти, делясь с ними своей продленной жизнью, она его и вовсе вычеркнула из своей отчетности. Крепкая обида. О первом он знает, а вот насчет второго момента его не просветили.  Еще лет двести и поймет, что что-то не то. 

– Пока твой ручной божок не уболтал нас до смерти, а я не в наручниках, скажи, зачем я потребовался тебе. Вам, инквизитор? 

Гильштау толи обиделся, толи у бога свое понимание происходящего, но голос его искривился на трудно понятный, но выразительный баритон. Бог явно что-то напевал:

Это копится каплями в чаше, и час испить.

До сего из неё, неполной, пилось несладко.

Понимаете, если крошится плоть укладки

Под напором реки, выбирайте, кого топить.

Человеков рожают самки. Не в том беда.

Но в морщинах кирпичной кладки слеза – как выстрел.

И поэтому смерть строений приходит быстро,

Если волны идут на штурм, если враг – вода.

И не столь уж и важно, насколько она сладка.

Иногда бывает достаточно пары капель.

И где раньше был гордый замок – лишь пара цапель,

Разделяющих таинство воздуха и глотка.

– Помолчать можешь? Или говорить на европейских?

– Я могу свободно говорить на двадцати трех языках и еще свободно молчать на тридцати трех. 

– Раньше он хокку декламировал, а теперь вот к стихосложению мертвых пристрастился, – Александр перебрался на край моей кушетки, заставив Гильштау начать нервно ходить по палате и замолкнуть – через минуту он вошел наполовину в стену, заслушавшись разговорами по соседству.

– Чуточку истории, известной мне и чуточку истории известной всем. Двигатель одной из барж Инферно упал в Хакасии шестого декабря две тысячи шестнадцатого года. Мы с товарищами просмотрели. Ты ведь знаешь, что такое Инферно? – Шумаеву было достаточно только моего кивка, и он продолжил. – Результат: китайцы через десять лет вывезли почти все население на другие планеты. Да и вообще Земля опустела основательно. Раньше это было фактом, а лирикой – всякие рассуждения о божьем промысле. Теперь наоборот – Инквизитор начертил правой рукой в воздухе вопросительный знак и продолжил. 

– Предположим: для каждого человека, если задать вопрос «зачем послал тебя Господь?», есть ответ. И до середины двадцать первого века население Земли росло и множилось, повинуясь завету «Плодиться и размножаться», соответственно, множились интересы Бога в этом мире, говоря корпоративном языком. Теперь вопрос стоит так: неужели, смотря на ежегодное вымирание землян, Бог сворачивает свои дела здесь? Вот этот вопрос мои работодатели хотели бы адресовать лично Сыну Его, а по возможности – Отцу и Святому духу. У нас имеется чисто гипотетический Сын Его, но по милости одного «Ирода без царства», местоположение Бога воплощенного потерянно. Пока ты прохлаждался тридцать лет на орбите, любуясь несравненными восходами и закатами над Землей, мы тут Землю рыли, подчас в буквальном смысле. Карантины, пересчет младенцев и прочее. А потом приливная волна… Конечно есть идеи и мнение, что Он её не пережил, но воскресенье Господе и все такое, участившиеся чудеса, множащиеся пророки. За тридцать два года к поискам Спасителя подключились не только журналисты, евроцерковь, ООН и «НИМУС[1]». Сейчас найти Христа хотят все, и делают они это не только в сердце своем, но выходя на улицы немалыми толпами. Фанатики, корпорации, даже колонии вздумали поискать в своих рядах: мало ли он сменил планету и паству. Кто не откажется назвать себя новым Эдемом или народом избранным богом?

– Ага, и вся королевская конница, и вся королевская рать не могут в Евангелие Бога сыскать. Чем я могу помочь тебе, друже инквизитор, перед тем как ты меня сожжешь глаголом своим?

– Для начала встать. И ответить: ты веришь, что держал в руках Бога?      

Там же. Палата №7

– Прошу простить, но вас теперь обслуживать буду я и моя команда. Альфред Долгорукий, прошу любить, и жаловаться где болит, – в палату вошел доктор, вполне обычный среднестатистический доктор в белом халате, с маленькими аккуратными усиками точно на переносице и зачёсанной на левый бок челкой. За доктором шла его команда: четверо чернокожих в белых халатах. 

Толстяк-больной перекрестился. 

– О, вижу вы католик.

– Не чуть-с.

– И кто вы такой… – доктор подошел к планшету, приделанному к спинке кровати. – Господин Рипмавен-с?

– Православный теолог и поэт!

– Кто-кто? Теолох?

– Православный...

– Это что еще за зверь? Не слыхивал. Может, вы себя еще и «русским» назовете? – доктор веселился и на всякий пожарный искал в деле больного сведения о психических заболеваниях. К своему удивлению, не находил.

– А от чего-с не назову? Да, я православный русский.

– Ох, мать честна. Вы слышали, джентльмены?! Этот господин, явно врун и мошенник или просто слегка того,– Долгорукий покрутил пальцем у виска.– Говорит, что он русский, да еще некий православный! Да будет вам известно, господин, совравши, что вы плохо помните мировую историю. И Россию, и всех русских под корень истребили, как наивысочайшую угрозу, более ста лет назад! Еще господин курфюстер Крумщев показал нам последнего русского человека, перед казнью этого самого русского. Да и то – выжил «русский» только благодаря дефекту генов, по которому вовремя не вычислили его принадлежность к народу гипербореев.  

– Однако ж ваша история и господин курфюстр дали осечку. Я прав, Артур?

Врач с командой и не поняли сразу, к кому обращался толстяк, но вот быстрым шагом в палату почти влетел тощий детина более двух метров роста, закутанный в несданный в гардероб больницы серый плащ. 

– Конечно, граф. А вам, Долгорукий, я хочу сказать, что если сейчас и есть мода на псевдорусский стиль, имена, искусство, и за это больше не убивают, это не значит, что и мы на себя наговариваем ради красного словца. Мы – русские люди. И таки да: Сергей – православный священник. Быть может, тот самый последний, которого так и не показал в свое время один российский деятель. Да, да, схожий фамилией с вашим курфюрстом, – Артур поправил средним пальцем очки, сползшие на самый краешек носа. Заодно Рипмавен полюбовался верхушкой татуировки, показавшейся на запястье журналиста: механический кулак-щупальце. 

– Это мы еще проверим, при генетическом анализе. Простите, уважаемый, кто впустил вас в стерильную зону в верхней одежде? Где халат, бахилы?

Артур сунул доктору под нос маленькое удостоверение, от которого врач отшатнулся чертом (от ладана). 

– Ей Богу, что творится, вашу мать, сегодня?! К одному инквизиция, к другому «Первый»?!
Ёперный театр, вы смерти моей хотите?  

– Вот чего не понимаю, так мата. Уже и народ вымер, а мат остался! Не логично было ли использовать для выражения своих высоких чувств строчки из стихов? Ими и оскорбить можно, и передать высший смысл своих ощущений. Нет, я не осуждаю конкретно вас, доктор, делайте, делайте своей мясницкое дело, а я подожду, когда с больным будет покончено.

– Не дождешься, Арчи. Я и смерти на краю встану и скажу: дует, закройте окна! 

Толстяк и вышка (как окрестил его доктор) в унисон рассмеялись. Толстяк завыл от боли, швы на ноге еще плохо держались.  

Гильштау высунулся на пару сантиметров из стены и тут же спрятался обратно, оставив ниточку себя для подслушивания разговора. 

– Людей не пожалели, Тём. Ты прости, если так называю тебя, Арчи, память моя она такая штука консервативная.

– Только Тумидусом не зови. Им люди и не нужны были, совсем. Только территория полная ресурсов. А людей и в соседнем Китае много для дешевой рабочей силы. Было. А русские бы мстили.  

– Как же так? У России были новые ракеты, перевооруженная армия, ядерный потенциал. Помню, как вводили национальную гвардию. А ракеты! Какие ракеты! Они могли пробивать не то, что противоракетную оборону, но таковую на три поколения вперед!

– Вот-вот, было! Россия и минуснула всех, кто её истреблял. США – ядерная пустыня, да что там США – Северная Америка сплошная декорация для съемок восьмого «Безумного Макса». Япония вступила в состав Атлантиды. Евро-альянс резко уменьшился. Турция теперь, как джины – не существует. Географическую карту открой, одни белые пятна соляных пустынь. 

– Русские остались, поверь. 

– Мы не говорили об этом двадцать лет. С чего теперь? «Гаспар» вернулся?

– Он самый. Я отправил их далеко, тот мир пригоден вполне для жизни, мы нашли его давно, план «Б», при удачном вторжении Инферно. Раньше для русских была проблема в виде большого расстояния внутри своей территории, теперь у них вовсе целая планета. Знаешь, они назвали её Русь-Святая. Не скажу, что колония процветает, но естественный прирост сейчас больше убыли на хороший процент. И главное – в ту сторону не посылаются модули разведки Земли. Там до них лиги и лиги пустоты и мертвых планет. 

– Боишься, они довершат геноцид, если найдут их?

– Зная, что происходит сейчас – нет. Скорее из неё устроят очередную Мекку. Как это так?! Настоящие живые русские, кусочки исчезнувшей культуры и прочее-прочее. Жаль, что они другие.

– Ты, вроде, вывез только молодежь? 

– Не только, но в основном. Друзей и их потомков. «Гаспар» не резиновый, да и времени на эвакуацию не было. Через пару поколений им потребуется свежая кровь, иначе начнется постепенное вырождение. Не хочу пока думать об этом. Хотя идея есть.

– Возьми греков, среди них много потомков твоего вида, они смогут изменять ДНК, вырождение может затормозиться значительно, особенно если сам обучишь вашим штукам.

– Не умею. Память крови сбоит в этом случае, я так и не раскодировал все заплатки со своей памяти. Круг знатно постарался в свое время, кодируя мою память крови. Греков, конечно, обдумаю, но возьму немцев точно. Их диаспора в Европе ныне вымирает. Но не вот этого доктора, чистый мясник, ей Богу!

– Хочешь воспитать мир с новым Гитлером?

– Риск есть всегда. Но история подсказывает мне, что именно союз русских и немцев мог быть реально продуктивным. Не зря ему из века в век мешали, вот и дам шанс. Не получится – уничтожу. Благо, это решается лучше, чем узел Большой игры, которым раньше болел мир.

– У тебя видно целый план по селекции. Евгеническую программу высшей расы прописал?      

– Ты, думаешь, у меня есть некий план? Нет уж, хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах. А нас, русских, за то Бог и покарал, что мы были страшны даже ему своей не подконтрольной импровизацией. Свобода воли в неподдельном виде. Если Бог боялся сказать о её отсутствии на самом деле, то на нас он смотрел с восторгом и ужасом – мы сочинили её сами, мы сами взяли свою свободу воли, отняв даже право сотворить её для нас. А вот какой план у тебя? Зачем ты прилетел сейчас? Десять лет молчания, хоть бы открытку на Рождество прислал. Я вот, как теракт на орбите, бросаюсь смотреть списки погибших, вдруг ты там.

– Знаю я твои списки, небось, сначала ставку сделаешь, а потом проверяешь на спор. Новости сами себя не выдадут в эфир, если это не приливная волна в пол континента. Сегодня ты прав, не из-за твоего здоровья спустился с небес. Есть у меня там наверху одна новость, боюсь глобально личного характера. Бар твой мы потом подлатаем, а сейчас прими, если тебе надо «альданол» и поехали. Хотя ты раньше такие раны сам быстро залечивал.

– Не о том ли ты сообщишь мне, что поведал недавно мне господин Ха. Он уже нашел доступ к нашей сети через каналы дальнего приема. Как выразился Ха: он выгоняет нас из Сети, как богов из собственного храма. Стоп, куда поехали?

– Не куда, а как высоко. Ко мне на орбиту, в «Шиол-7», допуск для тебя уже заказан и одобрен.

– А разве не в «Иллизиум»? 

– Там ретрансляторы. А вся редакция «Первого» в бывшей тюрьме квартируется. Сам понимаешь, нас там одной кнопочкой можно оставить без воздуха, как бывших зеков при бунте. Такова теперь пятая власть и её дамоклов меч.

– На все воля Божья. Вот как я, русский и больница имени святого Сергия.

– Не подменяй волю Бога своей, видел твою страховую карту, ты сам себе зарезервировал койко-место в этой больнице и в страховых случаях с посетителями «Шахри» её вписал. Надеюсь, у тебя, как у главного спонсора, не будет трудностей, с досрочной выпиской?

«Кали-Ола». Установка орбитальной доставки «Тенгу III»

Серега выпил – Фаулер даже рот от изумления открыл. Товарищ Печень, называемый так со студенческих лет за отвращение к алкоголю, сейчас заливал страх. 

– Чего еще для храбрости принять?

– Прими язычество!

Их тряхнуло. Зажегся синий свет старта. Стаканчик в руках Сергея тут же примагнитился к спинке. У соседа прилипла к спинке впереди него пишущая ручка.  

– Ничего, вернусь, устрою этим патрулям, оторвусь, буду за ними по всем улицам со свиной головой гоняться. Они познают всю мощь моей темной стороны.

Слингатрон начал раскрутку, выводя капсулу на внешние обороты. Еще дополетные перегрузки вдавили в кресло. Ощущение: тебя крепко ухватили за плечи в недружеском объятии и давят, давят. А лицо вовсе уперлось в стенку.

Полторы минуты уже привычной боли. Мы вышли на орбиту, на что кроме невесомости, указывали проекторные дисплеи, заменяющие окна, транслируя вид за бортом капсулы.

– Во что мы превратили этот мир?

– Ты о чем, Серег?

– Посмотри, хотя тебе на орбите это и так приелось. Был зеленый шарик, потом почти столетие желто-пустынный, а теперь мы залили его водой по самое горлышко. Агония планетарного масштаба. 

– Ты не видел колонии. То, что человечество сделало с домом за последние три сотни лет, там проворачивается за десятилетия. Программа Марса по Терраформированию… там сначала нужно провести программу по уборке мусора. А как начинали, с лозунгами «Марс наш!». Только поясники что-то делают, там слишком мало ресурсов, чтобы считать мусор мусором. Хотя я думаю это японские корни, у них на островах ресурсов тоже было мало. А в школах не было уборщиц, сам насорил, сам и убрал.     

Серега что-то потер на спинке кресла впереди сидящего и расхохотался. 

– Тише. Что у тебя там?

– Читай, вот тут,– толстый указательный палец, пережатый на третьей фаланге серебряным кольцом с головой волка и еще одним колечком потоньше «Спаси и сохрани», указывал на надпись.

– «Здесь был Егор», – Артур даже на ощупь попробовал вырезанные в спинке кресла корявые русские буквы. 

– Вот так, Арчи, нет духа русского, а пахнет!

[1] Национальный институт мирового усмирения сил. Примечание Жана