Эссе с утра... Нет, лучше ложиться спать пораньше.

"Невидимки мира сего"

Мир не вращается вокруг них.
Он на них стоит.
Не как на героях с плакатов, на крикунах с трибун и экранов, а как на тихом, невидимом фундаменте. Как земля держится на корнях, которые не показывают над поверхностью ничего, кроме самой жизни.
Как табуретка — на единственном, вбитом по самую шляпку гвозде. Как надежда — на чьей-то упрямой, ежедневной способности, попивая утренний кофе, просто не сойти с ума.

Есть такие люди. Их не видно в соцсетях и в сводках новостей.
Они — как фон на чужих фотографиях: размытый, не в фокусе, существующий лишь для того, чтобы оттенить кого-то другого.
Они рано усвоили простую истину: внимание — валюта дорогая, и тратить её на себя непозволительная роскошь.
Им не нужны ордена, звонкие титулы и место в первом ряду. Им бы — чтобы просто не мешали.
Тихо жить. Дышать. Быть.

Они не выпрашивают: «Сделайте мне хорошо». Они умеют делать себе хорошо сами — в меру, по средствам, без пафоса и фанатизма.
Их счастье — это не проект и не пиар-кампания. И когда оно случается, они не выставляют его на всеобщее обозрение. Словно знают тайну: ценность счастья от публикации не увеличивается, а лишь незаметно утекает в чужие экраны.

Они повсюду — «на общих основаниях». Стоят в очередях в поликлиниках, платят налоги, заполняют кипы одинаковых анкет.
Им не звонят депутаты, их не приглашают на ток-шоу. Разве что коллекторы — по ошибке; какие уж там кредиты, им бы до получки протянуть.
Но они живут. И что удивительнее — живут прилично. Без лжи. С чувством юмора, которое спасает от отчаяния, и с врождённым, безошибочным чутьем — отличить мелкую жизненную глупость от настоящей трагедии.

У них не бывает пышных юбилеев с речами и хором. Но бывают кухонные застолья, где говорят негромко, зато смотрят друг на друга прямо, без прикрас.
Они не читают книг о «личной эффективности», потому что интуитивно помнят: настоящая эффективность — это просто сделать что должно. Без треска, самопиара и ненужного нытья.
Им не нужно вдохновение, падающее с небес. Им нужно, чтобы батареи были тёплыми, а в двери не звонили с опросом или рекламой, когда ты, наконец, сел за свой скромный ужин.

На них экономят всё — от внимания начальства до квадратных метров или места в метро в час пик. А они, нарушая все законы выживания, почему-то не экономят человечность.
Они — те, кто поднимет упавшего в толпе, уступит место тому, кто слабее, кто спросит: «Ты ел?» — и будет ждать ответа, а не воспользуется паузой, чтобы рассказать о себе.
У них нет громких лозунгов о доброте и толерантности. Зато есть совесть. Тихая, не спекулятивная. Та, что в современном мире уже приравнена к архаике, к чему-то вроде прялки или письменного гусиного пера.
Они не должны этому миру. Он им должен, хоть и не понимает этого, несясь к своей неизбежной тепловой смерти. 

И если однажды грянет тот самый гром, и все великие, знатные, награждённые и гениальные вдруг бесследно канут в небытие, именно эти люди, эти «невидимки», просто встанут чуть раньше обычного.
Они подойдут к окну, посмотрят на непривычно тихий мир. Потом помоют посуду, оставшуюся со вчерашнего вечера. Покормят кота, погладят его по голове. И вздохнут за чашкой горячего, спасшего уже не один их рассвет чая:
— Ничего. Живём дальше.

И мир — продолжится.

А мы тут по вечерам шедеврум мучаем...