Как я писал книгу по альтернативной истории

Глава 1. Карандашные строки

Начало 1950-х

Федор Угрюмов, тридцатилетний сотрудник госбезопасности с незаметным званием, ехал на Лубянку. Срочный вызов без объяснения причин вырвал его из привычной тишины архива — места, где он был своим. Усидчивый, исполнительный, он никогда не выделялся среди коллег. Личная жизнь — друзья, женщины — казалась ему чем-то второстепенным, почти ненужным. Вся его подлинная жизнь проходила здесь, в этих стенах.

Но раз в год, а то и реже, серая рутина прерывалась. Высшее начальство вызывало его для анализа дел, перед которыми пасовали штатные аналитики. Угрюмов не гордился этим и не считал себя уникумом. Для него это была просто работа — настоящая работа, приносившая редкую, но ни с чем не сравнимую радость.

В такие моменты Федор впадал в особое состояние. Тело его коченело, взгляд стекленел, и он полностью отключался от внешнего мира. Этот процесс вызывал сильное обезвоживание, поэтому на столе его всегда ждали графин с водой и крепкий чай — все, что могло понадобиться.

На Лубянке его встретил полковник Карп Иващенко — сухой, подтянутый человек с властным взглядом. Он коротко изложил суть дела и протянул Федору школьную тетрадь, исписанную неровным карандашным почерком.

Внутри — даты ключевых событий в истории СССР, как минувших, так и будущих. Некоторые были обведены и снабжены подробными комментариями, другие лишь кратко упомянуты. Судя по пометке на последней странице, тетради было уже несколько лет. Карандашные строки выцвели и без того были едва разборчивы.

Иващенко говорил с Угрюмовым с холодным отстранением, едва скрывая недоверие к «специалисту», навязанному ему по рекомендации старого знакомого. Полковник цедил слова, тонкими уколами иронии пытаясь вывести Федора из равновесия.

— Напитки для вас готовы, — кивнул он на стол. — За дверью дежурит врач, на случай если станет дурно.

С этими словами Иващенко вышел, оставив Угрюмова одного.

Федор приступил к работе. Он трижды прочел тетрадь от корки до корки, затем положил ладони на стол, склонил голову и прикрыл веки. Спустя час он очнулся, словно вынырнув из глубокой воды. Сознание возвращалось медленно. В дальнем углу просторного кабинета полковник Иващенко, оказывается, никуда не уходил — он сидел в кресле и читал газету.

— Ну что, Федор Семенович, пришли в себя? — тон полковника был неожиданно уважительным. — Готов предварительный анализ?

— Сегодня вечером футбол. ЦДСА играет со «Спартаком», — с легкой усмешкой ответил Угрюмов, делая паузу. — Меня интересует, с каким счетом наши выиграют. А вас, товарищ полковник, конечно же, интересует мое мнение об этой тетрадке. Кто ее автор и что все это значит?

— Есть два наиболее вероятных предположения, — собравшись с мыслями, начал Федор. — Первое: автор — человек с яркими, навязчивыми видениями. Он поверил в реальность своих галлюцинаций и записал их как мог.

— Понятно. А второе? — Иващенко неотрывно смотрел на аналитика.

Федор вздохнул. Ему явно не хотелось озвучивать следующий вывод.

— Второе… это могут быть воспоминания. Воспоминания очевидца. Человек описывает события, которые с ним уже произошли. Так пишут дневник, вспоминая прошлое. Либо он был свидетелем этих событий, либо они имели для него колоссальное значение.

В кабинете повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Иващенко обдумывал услышанное, барабаня пальцами по подлокотнику. Лицо его оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнул хищный интерес.

— Хорошо, Угрюмов. Продолжайте, — наконец произнес он. — Погружайтесь полностью. Дело может оказаться… деликатным.

Федор кивнул. Архивная пыль словно осела, уступая место острому, пьянящему азарту. Это был тот вызов, которого он ждал.

Иващенко покинул кабинет. Федор налил стакан воды, сделал большой глоток и снова склонился над тетрадью. Строки, написанные карандашом, казались шифровкой из другого времени. Он прогонял из головы любые предубеждения, пытаясь взглянуть на текст свежим, незамутненным разумом.

Прошлое… Революция, коллективизация, война — многое было описано с такими деталями, что казалось, автор сам стоял в гуще событий. Будущее… Здесь записи становились рваными, пугающе-неправдоподобными. «Первый спутник», «Полет Гагарина», «Высадка американцев на Луне». Федор качал головой, силясь осмыслить масштаб написанного.

Внезапно его взгляд зацепился за дату: 26 апреля 1986 года. И рядом приписка: «Чернобыльская катастрофа». Слово было чужим, незнакомым. Он закрыл глаза, вызывая то самое состояние, что помогало ему видеть суть вещей.

Почти сразу перед мысленным взором начали проступать образы. Запах озона и гари. Разрушенный промышленный гигант под черным небом. Облака ядовитого дыма, уходящие в стратосферу. Он чувствовал невидимый жар и панику тысяч людей. Апокалипсис в миниатюре.

Федор резко распахнул глаза, его прошиб холодный пот. Не может быть… Если эти записи — реальность, то их автор… кто он? Путешественник во времени?

В дверь осторожно постучали. Это был врач, обеспокоенный тем, как долго аналитик находится в «погружении». Угрюмов жестом показал, что все в порядке, и отпустил его. Но сам он уже понимал: это дело оказалось куда сложнее, чем он мог вообразить.

Его размышления прервал звук открывшейся двери. В кабинет быстро вошел Иващенко, на этот раз не один.

— Ну что, Угрюмов? Есть продвижение? — в голосе полковника не осталось и тени иронии. — Времени у нас мало.

Федор поднялся.

— Записи делятся на две части, товарищ полковник. Прошлое и настоящее — они пугающе точны. И будущее — оно выглядит как научная фантастика. Полеты в космос, люди на Луне… И упоминается некая «Чернобыльская катастрофа».

Офицеры, пришедшие с Иващенко, недоверчиво переглянулись.

— Невероятно, — глухо произнес полковник. — Значит, вы считаете, что мы имеем дело… с пророком?

— Я не знаю, с кем мы имеем дело, — честно ответил Федор. — Но если хотя бы часть этих «фантазий» окажется правдой, это изменит все.

Иващенко на мгновение задумался, затем его взгляд стал жестким. Он повернулся к одному из своих людей.

— Капитан, немедленно подключить к анализу тетради лучших криптографов и почерковедов. Каждая буква, каждый нажим карандаша должен быть изучен.

Он снова посмотрел на Федора.

— А вы, Угрюмов, отдохните. Но недолго. Вы нам еще понадобитесь.

Дни и ночи слились в один непрерывный мозговой штурм. Федор почти не покидал Лубянку, работая на износ вместе с командой экспертов. Постепенно картина прояснялась: автор был один, записи подлинные, но как он мог знать все это?

В один из вечеров в кабинет ворвался взволнованный Иващенко.

— Угрюмов! Есть зацепка. Мы нашли местонахождение нашего писателя. Собирайтесь. Действовать нужно немедленно.

Кровь застучала в висках Федора. Разгадка была близка. Через несколько часов оперативная группа уже мчалась по ночным улицам Москвы. Угрюмов сидел в головной машине, крепко сжимая в руках старую школьную тетрадь. Ответы ждали его впереди.