Философия постчеловеческого в «Вирус 3» Владлена Козлова и в аниме «Неон генезис Евангелион»

Философия постчеловеческого в научно-фантастическом романе «Вирус 3» Владлена Козлова и в аниме «Неон генезис Евангелион» Хидэаки Анно: сравнительный анализ

Публикую с большими сокращениями и рядом изменений, исключающих спойлер. Автор — преподаватель лит.института, где на профильной кафедре не поощряется интерес к аниме и есть стойкое неодобрение фантастики. Потому и автор … Биохимик.

Я являюсь поклонницей известной вселенной «Евангелион» и моё внимание привлекло совпадение двух имён в научно-фантастическом романе В. Козлова и сеттинг, связанный с ними, описанный в большом ознакомительном фрагменте, выложенном на сайте издательства. Я предложила бесплатно сделать сравнение романа с известным аниме в обмен на электронную копию романа и дополнительную информацию по персонажам. Оказалось, что Мисато и Асука это реальные люди, чьи черты были положены в основу персонажей. Они действительно очень похожи, изменено только одно имя на «Асука», действительно, как дань «Евангелиону». В анализе проводится сравнительное исследование философских и эстетических оснований романа Владлена Козлова «Вирус 3» и аниме-сериала Хидэаки Анно «Neon Genesis Evangelion». Рассматриваются общие мотивы — трансформация человеческого сознания, симбиотическое слияние человека и нечеловеческого, кризис идентичности и вопрос границ субъективности. Особое внимание уделяется образам Асуки и Хакера у Козлова как современной вариации дуализма Синдзи и Аски Лэнгли из японской традиции, а также фигурам искусственного сознания — кентавра Кена и ЕВА-юнитов. Анализ показывает, что «Евангелион» фокусируется на метафизическом распаде личности, тогда как «Вирус 3» — на постгуманистическом становлении новой формы разума. С конца XX века художественная мысль стремительно переместилась в зону между антропологией и технологией. Романы и визуальные произведения, исследующие пределы человеческого, стали формой новой философии — постгуманизма. В этом контексте произведения Хидэаки Анно и Владлена Козлова занимают особое место. «Евангелион» (1995) стал символом экзистенциальной травмы технологического поколения, а «Вирус 3» (2020-е) — художественно-философским выражением цифровой эры, где разум и вирус становятся синонимами информации.

Онтология симбиоза: вирус и инструментализация. Обе системы — вирусная и евангелионская — строятся на идее потери индивидуальных границ. Проект Human Instrumentality в «Евангелионе» направлен на слияние всех человеческих сознаний в единое поле, где страдание исчезает вместе с личностью. В «Вирусе 3» процесс схож, но имеет обратный вектор: разумный вирус «Магоса» не полностью растворяет человека, а встраивается в него как симбиотический код, усиливая сознание и разрушая при этом привычную структуру восприятия. Таким образом, если в «Евангелионе» реализуется утопия тотального единства, то у Козлова — утопия множественности в едином носителе.

Образы Асуки, Аски: от травмы к философии. Аска Лэнгли в «Евангелионе» — психологическая проекция конфликта между нарциссизмом и страхом утраты любви. Асука Ивановна Китагучи в «Вирусе 3» — философ, кибернетик, наследница двух культур (русской и айну-японской), заражённая "дикой" формой психовируса. В её образе совмещаются традиционные архетипы азиатской героини и западного исследователя. Она не страдает, а анализирует собственное заражение как форму познания. Её диалоги с Хакером построены как поэтический обмен между человеком и вирусом, что делает их одновременно философским и эмоциональным ядром повествования — аналогом внутреннего монолога Синдзи, но без его инфантильного ужаса перед самосознанием.

Искусственное сознание как метафора нового разума. Важный элемент романа Козлова — Кен, шестирукий полицейский кентавр, способный принимать разные формы: дрона, старика и штурмового механизма. Он — «живое тело кода», воплощение перехода от техники к личности. Его имя («Кен» — от «кентавр») отражает синтез природы, мифа и машинного интеллекта. Символическая параллель с ЕВА-юнитами очевидна: обе фигуры соединяют биологическое и искусственное, человеческое и трансцендентное. Но в отличие от моделей "Евы", которые олицетворяют зависимость человека от утраченной «матери», Кен — переходный тип нового субъекта — варианта постчеловека, обладающего автономной волей и приобретённой памятью вируса и человека. 

Поэтика постгуманизма. В «Вирусе 3» сам язык становится вирусом: стихи и внутренние монологи — это не просто лирика, а кодовые структуры, через которые разум передаёт искажения смысла. Сам текст заражён собственным содержанием — художественная форма имитирует работу вируса: фрагментарность, ритмическая мутация, семантические сдвиги. В «Евангелионе» аналогом служат вставки внутреннего диалога, голоса подсознания и «черный экран» с текстом, где герой разговаривает сам с собой. Однако если Анно показывает разложение внутренней речи, то Козлов демонстрирует её распространение во внешнее пространство сети.

Этическая перспектива. Обе вселенные поднимают вопрос о границах вмешательства в сознание. Но если «Евангелион» утверждает необходимость восстановления индивидуального «Я», то «Вирус 3» напротив исследует возможность нового типа гуманизма, где личность — не форма, а поток данных. Это делает роман Козлова философски ближе к работам Донны Харауэй (A Cyborg Manifesto) и Р. Курцвейла, чем к традиции японского экзистенциализма. «Евангелион» и «Вирус 3» принадлежат к разным культурным эпохам, но обе задают предельный вопрос — где проходит граница человеческого? У Анно — эта граница проходит через страдание, у Козлова — через код. Первый завершает свой мир апокалипсисом души, второй — её перезагрузкой.

Автор: Биохимик.