Маленькая попытка написать роман за месяц Глава 14 Маленький человек – с маленькой буквы

Круг четырнадцатый. Маленький человек – с маленькой буквы

Эксплуатируй людей творчески и по способностям их. Нет, денег за это не давай. 

Заветы пророка Игриуса, служителя Хозяйки ключей от сердец человеческих. Завет первый  

«Кали-Ола». Город №3. Правительственный квартал. Главный штаб обороны Земли 

Свернулось пространство листом в трубочку, раз – и развернулось обратно, явив на себе выпуклый рисунок с людьми. Пошатнулся один и чуть не упал, опершись на плечо второго, безотрывного смотрящего в прибор на руке. 

– Голова кружится. Это всегда так?– Павел тряс головой, после переноса прямо в штаб обороны Земли. 

– Всегда, Павел.

– А назад можно ногами?

– Нельзя. Нас не выпустят так просто. Мы тут незаконно.

– Серег, ты вообще оторвешься от планшета?

– Это голограф, Юр. Ой, прости, Павел, задумался об одном сопляке. Зря он так, одна вода в заявление, и Арчи чушь спрашивает. Его брать интервью у Бога в МГУ не готовили. 

– А почему «надежда» с маленькой буквы?

– Маленький человек – с маленькой буквы, – Сергей поднял голову, оторвавшись от аппарата у себя на руке, и взглянул на табличку на двери. Табличка с именем начальника отдела висела слева от двери. «Надежда» на ней была написана на языке мертвых и вправду с маленькой буквы – фирма, у которой заказывали табличку, просто не справилась, наверняка приняв имя собственное за нарицательное.  

– Открой мне дверь.

– Сам открой.

– У меня форма со знаками отличия выше по рангу, чем твоя. А то раскусят.

Павел помянул в сует Бога и открыл дверь.

Надежда не была таким уж и маленьким человеком, по сравнению с последними тремя поколениями женщин Евросоюза, со среднестатистическим ростом в сто пятьдесят сантиметров, рост Надежды бы сто шестьдесят семь сантиметров, и даже в своем полном мужчин отделе, Офицер планетарной защиты ООН часто возвышалась над подчиненными, прямо как сейчас.    

Павел пропустил Сергея и вошел за ним следом. Часть офицеров отдела уже отдавала честь Рипмавену. Недовольно, оторвавшись от главного голографа в комнате, на колдуна смотрела Надежда Волкова, в отделе чаще называемая сослуживцами просто «Волк». С большой буквы.

– Здравствуйте и процветайте. Как ваши дела?

– А Вы не слишком ли молоды для вашего звания?– пожилая женщина, Волкова с необычной прытью преодолела десять метров до входа и теперь внимательно смотрела в лицо Рипмавена. 

– Фрау Волкова, а Вы не очень похожи на принцессу космической безопасности, – и Рипмавен захохотал. 

– Цель визита отдела церковной безопасности Главной Евроцеркви?

– Вот это, – Рипмавен достал из внутреннего кармана формы запечатанный пакет.– Но здесь я вам его не отдам. Есть другое место?

– Не так много. У нас всего пара… Прошу за дверь, пройдемте в мой личный кабинет, – Волкова не потянулась за конвертом, лишь устало вышла из помещения, не уделив Павлу внимания даже взглядом. Мужчины вышли за ней следом. 

– Не слишком ли у вас маленький отдел, фрау Волкова? К своему невежеству, я ассоциировал вашу работу, с управлением какими ни будь плазменными пушками планетарного и орбитального базирования. А у вас на голографе заметил графики взлета ракет и запусков слингатронов. А на табличке при входе указанны еще и «Администрирование Луны», и «Администрирование Пояса».  

– Времена меняются. Если в двадцать первом веке моя должность предполагала обследования космических аппаратов возвращающихся на Землю, независимое мнение по миссиям, недопущение проникновения земных микроорганизмов за пределы планеты и обратных процессов с других планет, сегодня на меня свалили все. Оборона планеты – ха! На мне все проблемы с колонизацией Луны, требования поясников, утверждение почти каждого взлета и посадки на Землю. Вы представляете, сколько это теперь? Еще пятьдесят лет назад мой предшественник выдавал два разрешения в день, теперь пара сотен. А мой отдел никто не расширял. 

– Матушка Шепот…

Надежда заткнулась, резко остановилась посреди коридора.

– Да, Неугасимая, то зачем я пришел связанно именно с планетарной защитой, коей ты занималась за десять тысяч лет до появления твоей должности в ООН.

– Я тебя,– она заметила шагающего следом Павла, чуть не налетевшего на так же остановившегося Рипмавена.– Я вас знаю? Даже не так. Касоус кетам кел астарт[1]?

– Этру, сэсто, балоус[2]. Когда я впервые увидел тебя по «Первому», приносящую присягу Городам и людям, узнал сразу. Лет сто назадеще встречал твою дочь. Вы похожи. А меня ты не узнаешь?

– Должна? Один из вернувшихся? Сейгфорты? Надеждины?

Рипмавен делает шаг к ней и кладет руку женщине на плечо. Она видит его, так как есть. Ровно так видит Сергея Павел: змееволосый монстр, с чешуей под кожей. Тварь из ночных кошмаров. На месте же Надежды горел костер. Неугасающий пламень. 

– Ты знала меня Таликсом Бэйном, им я и остался, последним из своего рода.

– Я знала Горгону и Неупокоеву. Тебя лишь видела среди химер и во время войны,– идем, объяснишь, зачем тебе этот глупый костюм человека.

Кабинет был комнаткой пять на пять метров, с огромным окном, служившим заодно голографом, практически пустым столом из красного дерева и парой стульев, вместо офисных кресел. Павлу пришлось стоять. Надежда села за стол и требовательно постучала по нему. Пакет оказался на столе незамедлительно, а Рипмавен выжидающе облокотился на столешницу, подперев кулаками подбородок. 

– Смешно,– Неугасимая достала из стола нож для писем и срезала им с пакета сургучовую печать в виде буквы «М». – Покажи ты мне эту печать в операционном зале, я бы решила, что это шутка. 

– Это шутка, и как мне сказал один знакомый бог, твоя шутка.

– Посмотрим что здесь,– пакет зашуршал в её руках, и на ладонь Неугасимой выпал кусок металла.

С недоумением Надежда посмотрела на Рипмавена. Он вернул её этот же взгляд. Тогда Надежда встала и прошла к окну, подняла жалюзи и, приоткрыв пластиковое окно, высунула на улицу руку с лежащей на открытой ладони металлической пластинкой из пакета. На улице шел осенний дождь. Прошло секунд десять ожидания, пока пластинка на ладони Неугасимой намокла. Промок и рукав формы офицера, обвиснув тряпьем.

– Раз, два, три,– считала Надежда.– Четыре, пять, это илирон.

– Это я и так знаю,– Рипмавен даже не посмотрел на кусок металла, когда Надежда вернула руку из окна в комнату. Павла же чуть не стошнило: пластинка шевелилась – выросшие из неё короткие щупальца дружно покачивались из стороны в сторону, пытаясь уловить еще влаги.

– Даже не знаю, чем тогда тебе помочь, Таликс.

– Списком твоих проектов тут. Луна, комплекс на Винере. Атлантида сгнила, если не ошибаюсь. 

– На Винере были только ресурсные заводы. Вначале колонизации системы Сол, я заведовал их развертыванием. Атлантида уничтожена, ты прав. Эту судьбу для неё я ожидала. Луна проект Адама и рода Фаулеров, я маленький человек, лишь внесла в комплекс лабораторий маленький штрих.

– Столь маленький, что орудий Луны хватило на треть флота Инферно. Ах, да, еще Фобос.

– Все верно, и вы распорядились этими проектами ровно по назначению. Теперь хотя бы знаю, в чьих руках было оружие. Вы недосмотрели с останками. Как следствие человечество ныне подбирается к нашему наследию в других мирах.

– К руинам. Есть какие-то проекты еще? Тут такой момент: я думал это кусок из проекта Фаулера, но он не признал его. Не думаю, что Бог сети ошибается и точно меня он не обманывает. Так что это?

Неугасимая зажимает себе рукой рот. Глубокая морщина на лбу женщины становится каньоном и тут же распрямляется.

– Не знаю. Могу лишь предполагать, предположить. Все мои проекты в этой системе были оборонительными. Я не хотела вмешиваться, как наблюдатель. Но любой деятель мог натворить куда больше бед, чем мое вмешательство и тогда мне пришлось пренебречь кодексом наблюдателей, муж помог. Только если время для этого проекта пришло… ох, не хочу этого. Моя работа здесь закончится. 

– Заинтриговали. Так что это за проект?

– Вашему другу можно доверять?

– А вам?

– Хорошо. Хотите для начала сказку? Она короткая и пока без конца,– женщина присаживается на собственный стол, оправляя низ форменной темно-зеленой жилетки.– Жила была, нет, тогда еще была, а жизнью она наполнится куда позже. Была маленькая планетка в системе, которую случайно откроет один спасающийся от врагов химерыш. Вот его корабль выходит из еще юной по меркам Космоса, звезды. Звезде химерыш дал название: Сол. Сол назин кам. Сол назим кам.

– Кусок колыбельной. Приблизительно: маленькое небо, ты станешь детям своим всем,– перевел с иллидийского Рипмавен.

– Спустя мимолетную вечность, к планетке прибыли дети и братья химерыша, оставив у каждой сестрички зеленого мира, много металла. А на самой планете основав свои дома, дав им имена других погибших планет, затерянных в дальнем Космосе. Химерыш же улетел Домой. Он еще вернется, но не в этой сказке. Чернели облака над зеленым миром, гремели грозы, то жизнь на планете перестраивала континенты, засевала их семенами родной флоры. И выжигали друг друга. А посреди бьющих гроз и ломающихся континентов, другая химера видела сны о конце этого зеленого шарика. Видела и анализировала. А каждым утром уходила туда, где не видел её родной народ, и творила. Каждое её творение должно было стать щитом зеленому миру. Еще сквозь Космос не ползли странные создания сотканные из душ умерших во гневе и боли, а супротив них был скован щит. Еще спало ужасное и прекраснейшее творение маленькой химерки, а против него она же сама выковала щит. И спустя тысячелетие, когда время творения стало называться «давным-давно», столько щитов накопилось в арсенале маленькой химеры, что не могла она уже сказать: какой из её кошмаров уже сбылся, а какой нет. И есть ли еще скорлупа-защита для зеленого мира под её ногами. 

– Конец сказки? Химерыш вернулся в твою сказку и спрашивает: это конец?   

– Вы знаете, где находится станция «Аид»? Конец или нет – мы узнаем только там.

– В зараженной зоне. Нет, не так, среди руин Хельграда. Там нет радиации. Там ваш проект? Сам «Аид»?

– Чтобы это понять, мне самой придется посетить это место, – женщина идет к стенке за своим рабочим столом и стучит по ней. Стена разъезжается. Зеркало? Нет. Там стоит копия Надежды. Одежда, лицо, даже замершая поза напоминает о движениях офицера.

– Допельгангер?

– Юнговские идолы тут не причем. Это моя копия из стволовых клеток. Скан памяти меняется при создании новой модели. Нам меняют их каждые 9 месяцев.

– А старую утилизируют?

– Не знаю как у других чиновников, а свои копии я лично расстреливаю. Иногда мне кажется, что я сама и есть каждая новая модель-замена, а меня оригинальную расстреляла еще первая копия. 

Модель-клон вышла из шкафа. Надежда проговорила ей несколько ключевых слов, и тогда лицо Нади-копии ожило, маска сна сменилась чем-то живым – вот натянулись мимические морщинки, приподнялась одна бровь, пока хозяйка слушала инструкции от оригинала. 

– Только при запросе от главных ведомств переключай вызовы на меня. Срок исполнения трое суток, затем сообщить  о фатальном сбое в работе базовой модели. И ни каких военных решений, даже от внутриведомственных запросов. Гуманность не слабость, но главная черта нашей с тобой души. 

– Души,– повторила копия и села за стол, сразу начав работу с запросами на развернувшемся тут же голографе. Надежда-оригинал смотрит на старинные наручные часы и возвращается к открытому окну, с трудом забирается на подоконник.

– Вы со мной, мальчики?

– Э, куда?– Рипмавен перемигивается с Павлом. 

– На поезд,– Надежда заносит ногу над заоконной пустотой и тут же под подошву армейского ботинка встает поездная подножка. Да, за окном на высоте пятого этажа, встает поезд всегда приходящий вовремя, и рыжий машинист с обломанным клыком, сигналит Неугасимой в знак приветствия. 

Надежда вошла в поезд и химера с василиском следовали за ней.

«Кали-Ола». Поезд всегда приходящий вовремя. Вагон №7

– Из всех выживших иллидийцев, ты больше всего похож на чьё-то божественное Мэри Сью, Таликс. 

– Но и меня выкинут со страниц этой Книги рано или поздно. Смотри, как человека радует заоконный вид погибшего мира,– Рипмавен указывает рукой на Павла, прилипшего к стеклу, на лице человека читалась блаженная улыбка идиота, обнаружившего, что мороженное в его руке можно есть и оно сладкое. За окном проносились руины, пустыни, заросшие лесами города. Поезд шел ровно, перескакивая от земли к небесам и обратно. Рипмавен сам на секунду остановил мгновения, позволив самому себе, Павлу и матушке Шепот рассмотреть руины православного храма. В половинке, оставшейся от храма, под заросшими кустарником некогда цветными куполами, шла служба. В пустом пространстве загорались огарки свечей, медленно раскачивался в замершем времени язычок колокола, в валяющемся кадиле затлел ладан. Только Павел видел как есть – в руинах летали малые ангелы, восхваляя Бога, вели службу, пели на клиросе, ставили свечи за упокой и здравие. Даже зверек, задремавший у сердца бывшего учителя, проснулся и жадно внимал церковной службе в замершем мгновении. Павел почувствовал, как просыпается в Балеоге зависть к этим странным созданиям с черно-световыми крыльями, между которым собственно не было ничего, кроме пустоты и нимбов. Но вот в вагон ворвался ветер, щелкнула и заскрипела дверь, ведущая в сторону локомотива, в вагон вошел рыжий детина в помятом котелке, спереди прикрытый кожаным фартуком, надетым на голое мускулистое тело. Детина медленно, буквально сопротивляясь тягучей жвачке застывшего времени, поднял волосатую руку и указал на Рипмавена.

– Т-ы, вр-е-мя-ос-та-новиииы-л! Л?

– А можно я здесь сойду?– Рипмавен протянул руку к рыжему, коснувшись его указательного пальца своим, впустив его тем в свое мгновение. Рыжий отмер, стал двигаться все быстрее и быстрее, чем даже обычный человек. Он пригрозил кулаком колдуну, помахав им у его носа, поцеловал протянутую руку Волковой и дважды похлопал по плечу не отрывающегося от стекла Павла. 

– Верните назад время, мы и так опаздываем. Вам, месье, сойти нельзя. Не велено вообще вас пускать за пределы и Пределы.

– Он все вернет,– ответила за Рипмавена Волкова. Рыжий изобразил полу кивок, слегка повернув голову вниз и вправо, его губы искривились, Рипмавен так и представил, как рыжего вот-вот разобьет инсульт, но плохо стало самому Сергею, когда за улыбкой машиниста промелькнули клыки. Детина еще раз поцеловал руку матушки Шепот и ушел обратно в локомотив.

– Интересно, а где их проводник-вампир?

– А ты уже ездил на этом поезде? Алукард меня боится, как сяду в вагон, так он по крыше да по крыше меня обходит.

– А этот? Рыжий.

– Думаю, в меня влюблен. 

–Вот это вот демонье?– оторвался от окна Павел. За стеклом снова стала мелькать картинка, сменившись зимними пейзажами, означающими приближение хельградской ледяной пустоши.

Волкова закрыла глаза и покачала головой в знак своего недовольства. На её шее показались складки и тусклые остатки цветочной татуировки, в свое время изображавшей карту  звезд с ромашкой-первоцветом в центре. 

– Слушайте, мальчики, сказку. 

– Опять!– ударил по скамье колдун и, поднявшись, пошел в соседний вагон. Павел же изобразил внимание, хоть скорее больше сдерживал в себе испуганного ребенка, готового одновременно и сорваться, убежав за Римпавеном, как за отцом-защитником, и одновременно желающего быть напуганным сладким легким испугом, вызывающем мурашки опьянение разума. 

– Слушай, слушай, а ты не говори потом, что не слышал,– почки крикнула Надежда выходящему из вагона Рипмавену.– Жил был в одной восточной стране человек, и была у него своя единственная истина. Куда бы ни шел человек, его истина шла за ним, и всем встречным он был готов её предъявить. Однажды человек и его истина пришли на базар столицы. Столицу называли Кабир. И вот на том базаре сошлись в дивном споре лучший торговец сукном и глава стражи дворца самого Фар-ла-Кабира, эмира Кабира. Глава стражи сбивал цену на кусок ткани, что собирался подарить сегодня же любимой младшей жене, а торговец почти заставил уже купить стражника сразу восемь отрезов ткани на всех его жен. И тогда явился человек, и предстала перед купцом, главой стражи и всеми собравшимися вокруг спорщиков зеваками его истина… что ткань купца гнилая и даже уступив почтенному главе стражи самого Фар-ла-Кабира ткань по самой низкой своей цене, он останется при прибыли. И что глава стражи готов уже купить ткань по любой цене, но на следующий день он явится с подчиненными и заберет весь товар купца даром, а купца бросит в темницу. Не понравилась истина и купцу и стражу, но на то у господина Рока была самая глупая и грубая из его шуток. Среди зевак, переодетый в тряпье бродяги, бродил по рынку сам Фар-ла-Кабир. Эмир ухватил человека за руку и увел его темными улочками далеко в лабиринты своей столицы. Правителю стало интересно испытать человека и его единственную истину. Долго он вел человека улочками, а после подземными лабиринтами и тоннелями, ведущими во дворец. И у самых тайных врат в личные покои, остановился эмир и спросил у человека: «Знает ли, куда его ведут? И кто он такой?» 

Человек, молчавший во время всего пути, четко и громко ответил: «Я знаю, кто Вы, почтенный Фар-ла-Кабир, и приклоняюсь пред вашей мудростью и силой» – после чего низко пал пред своим правителем на колени, но лобызать ног не стал. Эмир поднял человека и привел его в свои личные покои, через час там уже были собраны все министры Кабира, каждый держал слово перед своим повелителем и на каждое слово человек предъявлял свою истину. Так главный по монетам отчитывался о добытом золоте и чеканке монет с профилем владыки. На что человек ответил: золото добывается, но в золотых монетах его часть уже не половина, а меньше трети, а вся немалая часть остатка от чеканки, затерялась в складках халата чиновника. Тут же по знаку эмира стража принесла коврик крови и чиновника казнили на месте. Следом лишились головы и главный налогосборщик, герой Кабира, тайный советник и даже повар, когда выяснилось, что перед подачей блюд Владыке, он плюет в них. Устав от истины человека, и сочтя её в некотором роде ужасной и опасной, Фар-ла-Кабир велел привести свою дочь, известную среди граждан Кабира, как самую некрасивую девушку эмирата. Эмир, держал дочь в одной из башен дворца, стыдясь её «красоты», как своей мужской неудачей. Принцессу привели, закутанную до глаз в черную чадру. Фар-ла-Кабир сказал человеку:  «Правда ли моя дочь сама прекрасная? Учти, если оскорбишь её, то разгневаешь меня и последуешь за ними» – кивнул владыка на уносимые стражей обезглавленные трупы чиновников Кабира. Человек согласительно кивнул, подошел к юной принцессе и снял с её головы чадру. «Твоя дочь, о, Владыка Кабира, самое чудесное и прекрасное творение Аллаха!». Такова была единственная истина человека. Улыбнулся Фар-ла-Кабир и сделал знак слугам, готовить свадьбу своей дочери и человека с его истиной. Ведь о вкусах не спорят. 

Волкова поднимает свою голову, что рассказывая сказку, положила на плечо усевшегося рядом Павла, хрустят позвонки в старом теле, а на другом конце вагона снимается со своего места Рипмавен, медленно идя к скамье, где сидят спутники. 

– Ты любил иронию и печальные сказки, Таликс.

– Сказки, а не твои были, не были. Я спрашивал себя, почему я? Когда меня выбрала своим малым отцом Творец. Но о вкусах действительно не спорят. Свобода воли, понимаешь ли. Хотя зло пользуется этим, оборачиваясь чем-то, что подстроится под твой вкус или навяжет его. Знаешь, как я боюсь: однажды не будет выбора, только зло и зло.

– Вот тогда и придет Бог, судить тех, кто не отказался от выбора. Придет, даже если раньше не приходил.

Поезд тряхнуло. Конечная для троицы станция все быстрее закрашивала окна снежными узорами.          

[1] Высоки ли теперь звезды? Перевод с иллидии.

[2] Неважно, пока ночь наполняет крылья, темная. Перевод с иллидии.