Кто же он?

Под Новый год хочется чего-то необычного. Надеюсь, и мой сегодняшний очерк, в котором смешались реализм и сюрреализм, поддержит это настроение. Ведь речь пойдет об одной из самых необычных, экстравагантных фигур отечественной музыки. Это музыкант-легенда. Одни называют его гением, другие – гаером, фриком, городским сумасшедшим.

Искусство Ленинграда - Петербурга славится своими эксцентричными фигурами – от Хармса до Курехина. Но мало кто может сравниться по своей экстравагантности с пианистом и композитором Олегом Каравайчуком. Ученик Рихтера, который отказался играть перед комиссией Ленинградской консерватории просто потому, что она ему не понравилась. Который мог играть концерт, а мог и вовсе не прийти на него. Место, которое он занимал в культуре города и в истории советской и постсоветской музыки, - совершенно уникальное, не укладывающееся  в привычные стереотипы ни официальной культуры, ни андеграунда, ни в традиции и авангарда, и официоза, и оппозиции, не говоря уже о традиционном делении музыки на жанры, стили и направления.

Олег Николаевич Каравайчук родился 28 декабря 1927 года в Киеве в семье скрипача. Еще в детстве он соприкоснулся с великим Владимиром Горовицем. В далекие довоенные годы, когда будущий композитор - в семилетнем возрасте, по протекции великого Генриха Нейгауза - принял участие в концерте в Кремле, сам Сталин с восторгом внимал игре вундеркинда, милостиво погладил его по головке и даже подарил рояль.

Главная часть его творческой деятельности – работа в кино. Он утверждал, что начал работать в кино потому, что это было единственным его творчеством, которое не запрещал КГБ. Он не был диссидентом, за его плечами была на первый взгляд обычная и вполне прямолинейная карьера советского музыканта – разве что отца арестовали в 1929 году, когда Олегу было всего два года. Но в то время аресты и посадки были делом обычным.

Это не помешало Каравайчуку закончить музыкальное училище, а затем Ленинградскую консерваторию в классе профессора Савшинского, но уже в консерватории о нем спорили преподаватели. С раннего детства Олег сочинял музыку. В апреле 1937 года в возрасте 9 лет Олег Каравайчук выступил с исполнением собственного сочинения — «Колыбельной песни» — на сцене Большого зала Московской консерватории, партию виолончели исполнил другой знаменитый вундеркинд - Даниил Шафран, которому было 14 лет.

Он был любимцем Святослава Рихтера. Олег Николаевич вспоминал:

Рихтер мне говорил: «Так играть невозможно, Вас хоть с гроба стащи, хоть с постели, хуже не сыграете». Он это сказал мне, когда я ему играл Шопена и импровизировал на заданные темы. Я никогда не задумывался об этих словах, и вот вспомнил о них после одного концерта. Я  пришел туда с переломанной ногой, слабый, а играл я потрясающе. Я вдруг понял это. Неожиданно. Я понимаю, что я играю не собой. Понимаю, что это божественные какие-то силы. Так вот, после этого концерта неожиданно мысль пришла: как это получается, я-то играю рукой как попало, бью по клавишам, а как бы я не махнул — грубо, абсолютно, грубо, но нота нерукотворная выходит.

Про меня говорят: издевается, сидит за роялем, как попало машет, а музыка идет. Вот как это получается? После этого концерта мне пришла странная мысль. Вот играю ли я потому, что во мне есть какой-то дар этой нежности? Вот говорят: нерукотворная рука. О Шопене так говорили, о Шуберте — «нерукотворная рука». Или успевает в этот момент какой-то ангел меня подхватить? Я заношу руку грубо, а он йотой какой-то, электрической и непонятной, освобождает руку от грубости, и все получается».

На людях он появлялся крайне редко, но всякое появление – невысокая, даже крохотная фигурка в неизменном берете, темных очках и с выбивающимися из-под берета космами длинных волос – мгновенно обращала на себя внимание. Говорил он необычайно высоким - даже не женским, а скорее детским - голосом. В манере говорить была своевольная капризность. Все это нередко выглядело нарочито наносным и искусственным, но невольное раздражение мгновенно уходило, как только он садился за рояль. Его искрометные импровизации поражали. Их корни, казалось, были не столько в академической школе, сколько в бурном, вырывающемся за рамки рационального, темпераменте: так, наверное, играли великие безумцы Паганини и Лист, так же играли пионеры фри-джаза.

В начале 1960-х состоялось единственное публичное выступление Олега Каравайчука на сцене Ленинградского концертного зала у Финляндского, которое закончилось чуть ли не скандалом, и в следующий раз Каравайчук вышел к зрителям только 25 апреля 1984 года на сцене Дома актера им. К. С. Станиславского. Тогда послушать Каравайчука собрались артисты ленинградских театров, которым композитор виртуозно играл Мусоргского и Бетховена. Но самыми необычными были его крайне редкие появления на сцене с фортепианными импровизациями. Именно Каравайчук, по мнению многих,был тем самым музыкантом, который больше других воплощал в себе современность.  

Еще один факт из биографии Каравайчука — не согласившись с небольшими изменениями в музыке балета «Клоп», сделанными балетмейстером Леонидом Якобсоном, Каравайчук отказался от авторства и велел подписать сочинение Отказовым — именно эта фамилия и значится в партитуре до сих пор.

Сам Каравайчук признавался:

Место игры, час имеют для меня колоссальное значение. Потому что действительно я ведь играл в пять часов утра на Петропавловской крепости, меня снимали с вертолета, я встречал утро, и музыка была совершенно неожиданной для меня. До этого ее не было. Собственно, я ничего не сочиняю, а через меня играет этот момент времени. Очень действует сезон: на меня – весна. А на Пушкина – осень. То есть время и место для таких, как я, Пушкин, Гоголь многое решает. Мы ничего не сочиняем, мы только проводим, я — такая штуковина, нейтральный проводник. Поэтому я мечтаю, чтобы меня по всему миру возили. Вот, например, если бы сыграть в Дании, рядом с Русалочкой, какая бы это была музыка. Во время моего путешествия в Испанию Босх на меня повлиял грандиозно, когда я по залу шел. Эрмитаж, безусловно, гениальный, он не только влияет, он дает эту музыку. И то, что этот рояль был подарен Николаем своей жене, а их убили, расстреляли. Я дочерей его обожаю, у меня есть музыка «Сонм белых княжон», она звучит в очень хорошем документальном фильме Обуховича. Я этих девушек прямо как живых люблю. Когда я играю, я понимаю, что они тоже играют, их пальчики бегают. Так что место влияет. Может, даже оно все и решает.

Работу в кино Каравайчук начал в 1953 году в фильме по сценарию А. Барто, который быстро набрал огромную популярность – «Алёша Птицын вырабатывает характер». Этот милый фильм, кстати, был не только его кинодебютом, но и первыми киноролями восьмилетней Натальи Селезневой и совсем молодой Надежды Румянцевой.

Кино позволило в максимальной степени проявиться его индивидуальности. Илья Авербах и Кира Муратова, Сергей Параджанов, Василий Шукшин, Петр Тодоровский  - лишь некоторые из режиссеров, фильмы которых невозможно представить себе без музыки Каравайчука. Каравайчук написал музыку для более чем 150 документальных и художественных фильмов, среди которых «Солдаты», «Короткие встречи», «Долгие проводы», «Городской романс», «Город Мастеров», «Монолог», «Чужие письма», «Ксения, любимая жена Фёдора», «Женитьба», «Фуэте». Работая для кино, он с первых фраз и кадров примеривается к контексту, прицеливается и бьет наповал сквозь оптику экрана. В «Годе Собаки» блатная песня перерождается чуть не в романс, причем солирует не фортепьяно, но поезд — музыка лишь аккомпанирует. В фильме «Мама вышла замуж» музыка Каравайчука «договаривает» недоговоренное актерами, делает сноски на полях, выделяет что-то жирным шрифтом. Тонко, грустно, остроумно.

Андрей Ковалёв замечает: 

Его музыкальный почерк до боли, по-мышкински каллиграфичен. При том, что он, как изрядный полистилист, работает в обширном температурном диапазоне — от ренессансного льда до горячего постмодерна. При том, что в компании используемых им инструментов числятся коровья голова и презерватив. Каллиграфичен даже синкопированный фокстрот с разбитым, а ля фамильный хрусталь, ритмом — фокстрот, которым заканчиваются «Короткие встречи». Словно музыку источают томительные, звенящие в этом хрустале апельсины — рыжее многоточие в конце фильма. Вообще чудесная особенность музыки О. К. — ее подспудная связь с сюжетом. Кажется, что музыку издает сам сюжет. Когда в финале «Монолога» профессор Сретенский бежит к внучке, так и мнится, что играют клавиши камней под его ногами».

Сам Олег Николаевич признавался:

Мой большой друг Ролан Быков умер от рака. Я писал для последней его картины, она не вышла, потому что он умер. Ему для «Чучела» Губайдулина писала. Она раз двенадцать смотрела картину, записывала, меняла какие-то слепки, дубли домой уносила. А потом уже писала. А мне он ставил экран, но я в него никогда не смотрел. Сажусь, передо мной рояль, я только на рояль смотрел. И в этот момент как-то улавливал, в начале картины, стиль режиссера. Я делаю контрстиль, потому что стиль кино очень примитивен. Был такой случай: мне позвонил один режиссер, который сделал фильм про горы — Альпы какие-то. Ему всегда писал Валерий Гаврилин   В этот раз Гаврилин сказал: «Картина настолько бездарна, что все равно от музыки никакого толку не будет. Но можно попробовать позвонить Каравайчуку. Вот у него такая штука, когда он делает абсолютно бездарный фильм, с его музыкой кажется, что картина гениальная». Гаврилин мне по телефону так и сказал: «Я не понимаю, как это получается, фильм бездарен, а вы — гениальны. Олег, да эту музыку надо в филармонии играть, а не в кино». Пригласил меня в гости, а я отчего-то не пошел.

В кино Каравайчука можно не только услышать, но и увидеть — например, в фильме 1960 года «Люблю тебя, жизнь» Михаила Ершова молодой Каравайчук играет роль пианиста Олега, через десять лет в «Секундомере» Резо Эсадзе Каравайчук — продавец в магазине «Старая книга» (в обеих картинах Каравайчук выступает и в роли композитора). И там, и там образ Каравайчука далек от нынешнего облика эксцентричного музыканта, который может, например, играть с наволочкой на голове — чтобы ничего не отвлекало его и слушателей (например, его мимика) от музыки. А вот в «Голосе» Авербаха безумный композитор списан с Олега Каравайчука.

Но в отношениях «мотылькового импровизатора» с бюрократией «фабрики грез», чиновничье стремление поймать его в ячейку социальных сотов (чтобы по правилам заказывать музыку) он легкомысленно игнорировал, чиновничью жажду партитур (чтобы по правилам выплачивать гонорары) он величественно оставлял неутоленной.

Не менее важной частью творчества Каравайчука стала и работа в театре. Два крупнейших театра Петербурга: «Александринский» и МДТ — «театр Европы» используют специально написанную музыку композитора к спектаклям: «Изотов» по пьесе Михаила Дурненкова «Заповедник»  и «Бесы» Льва Додина по роману Ф. М. Достоевского. Также музыка Каравайчука звучала и звучит  в МТЮЗе — в спектакле «Пушкин. Дуэль. Смерть» Камы Гинкаса, а в спектакле «Машенька» по Набокову режиссера Ивана Орлова музыку Каравайчука вживую исполнял небольшой оркестр. 

До 1990 года Каравайчук был известен широкой публике как композитор театра и кино, его концерты запрещались, а сочинения изымались. Есть версия, что это и стало причиной затворнического образа жизни, который композитор вел до конца жизни в Комарово. 

Олег Николаевич Каравайчук умер 13 июня 2016 года на 89-м году жизни. В Петербурге создан Фонд сохранения наследия и поддержки творческих проектов Олега Каравайчука, который, в частности, издал несколько дисков с записями его музыки.