Субботний отрывок

...Он подошел к мэтру, увлеченно перебирающему карты, придвинул стул и сел напротив. Бреу открывал то каждую третью, то каждую седьмую или выкладывая их на стол, или убирая в колоду. И только когда Конде произнес: «Доброго утра вам, мэтр!» — поднял голову, оторвавшись от пасьянса.
— А, мальчик мой, доброе утро, — когда они оказывались в достаточно приватной обстановке, мэтр позволял себе оставить все церемонии, а Конде ничуть не возражал против этого.
Времена, когда Бреу пытался вложить в молодые головы воспитанников королевы Жанны какие-то знания, давно были в прошлом, но взаимная приязнь с некоторыми его учениками оставалась. И мэтр понимал, что все еще остается при наваррском дворе в Нераке только до тех пор, пока угоден Генриху Наваррскому, но не представлял себе жизнь в другом месте.
— В покоях наверху уж очень темно, — посетовал Бреу.
Он выложил на стол подряд семь карт. Паж кубков, король мечей, рыцарь мечей, паж пентаклей и девятка пентаклей, две дамы, Анри не разобрал каких и несколько мелких карт от двойки до шестерки.
— Вам не спится в столь ранний час?
— Я старик. Чем дольше мы живем, тем меньше хочется тратить времени на сон. Но вас-то что заставило подняться в такой час? — Бреу переложил карты в обратном порядке. Посмотрел на сочетание.
Конде пожал плечами:
— Разные мысли, мэтр, — он огляделся и, заприметив неподалеку открытую, но почти полную бутылку с вином и практически чистый кубок, налил себе сам. Вино оказалось кислым и слишком крепким. Видимо, из тех, которые подают гостям, когда всем уже все равно, что пить.
— Вас что-то беспокоит, мальчик мой? — мэтр Бреу оторвал взгляд от карт и посмотрел на Конде.
Анри снова пожал плечами, помедлил, но все же сказал:
— Вчера человек, которому у меня нет причин не доверять, несмотря на его принадлежность к католической партии, пытался предупредить нас об опасности в Париже. Адмирал не захотел его слушать. А мне… мне теперь неспокойно.
Мэтр взял из лежащей рядом с раскладом стопки карт верхнюю. Положил ее рубашкой вверх, так чтобы скрыть ее значение. Отодвинул наугад несколько карт из расклада, помедлив на паже пентаклей, которого все же убрал с другими. Открыл карту. Колесо Фортуны.
— Вы можете довериться Колиньи и его опыту. Не помню, чтобы его подводило чутье или чтобы он был слишком беспечен, — произнес мэтр Бреу, раскладывая карты на места по одному ему понятному принципу.
— Я так и хотел думать вчера, — ответил Конде, — но почему-то все время возвращаюсь к этому разговору. Кажется, мы не дали тому человеку сказать что-то важное. Или он не осмелился.
— Так, может быть, это не важно?
Анри промолчал в ответ.
— Знаете, господин де Колиньи в два раза старше вас, а я в полтора раза старше его светлости. И могу вас заверить, что кажется незначительным ему, мне видится и вовсе ничтожным.
— Думаете, стоит об этом просто забыть?
— Нет, — веско произнес мэтр Бреу после небольшой паузы, — люди с возрастом становятся дальнозорки, но не видят того, что прячется у них под носом, — усмехнулся он. — Стоит доверять нашим суждениям в большем, но следить за деталями, которые мы упускаем из виду. Этот ваш человек… поделился сведениями о возможном источнике опасности?
— В общих чертах, — Анри пожал плечами в третий раз, — но не сказал ничего нового.
— Значит, вам стоит задуматься над новыми деталями старых опасностей?
Конде улыбнулся.
— Вероятно, вы правы, мэтр. И это следует обдумать, — он посмотрел внимательно на разложенные перед Бреу карты. Это явно была новая колода, созданная на заказ очень искусно: художник нарисовал лица изображенных на картах фигур с большой аккуратностью к деталям, так что они были даже узнаваемы. — Это последнее творение мастера Дюбуа? — улыбнулся Анри, — король мечей уж очень похож на адмирала де Колиньи.
Бреу взял карту и посмотрел на нее, вытянув руку перед собой, покачал головой и положил на стол:
— Я не вижу этого сходства. Детали… с возрастом они бледнеют, ускользают, теряют значение. Я вижу только властного, но разумного короля мечей.
— Я понял вас, мэтр, — проговорил Конде, — спасибо.
На широком выступе перед высоким витражным окном, рядом с которым они сидели, тихонько пискнула сидящая там серая пичуга. Жаворонок или соловей. Анри не очень разбирался в певчих птицах. Но остальные кенары и канарейки отличались ярким опереньем. Эта птичка сидела, грустно нахохлившись, глядя сквозь стекло на восходящее солнце.
Конде встал и протянул к птице руку. Та лишь обреченно глянула на него и спокойно дала взять себя, не сопротивляясь и снова тихонько пискнув. Он подошел к окну, забранному обычным стеклом в раме, не витражом или мозаикой, толкнул его свободной рукой, рама поддалась, и окно распахнулось. Анри раскрыл ладонь, предоставив птице свободу. Долго ее упрашивать не пришлось. Мгновение и она унеслась в голубизну прозрачного августовского неба, издав протяжную трель. Конде еще некоторое время стоял, глядя на расстилающийся пейзаж: город, а за ним леса, луга и распаханные поля.
Мэтр Бреу извлек из отдельной стопки две карты. Одна из них изображала мудреца, который лег рядом с оставшимися пажом кубков, королем и рыцарем мечей и несколькими картами значением поменьше. На второй зловещий скелет в капюшоне на черном скакуне символизировал Смерть. Старик сгреб все лежащие перед ним карты, не нашедшие в пасьянсе своего места, и убрал их на край стола. А Смерть вернул в стопку, положив в самый низ.
— Если бы я верил в знаки, — произнес Конде, — я бы сказал, что теперь еще и ваши карты предупреждают нас почти открыто…
— Знаки? — мэтр посмотрел на принца и произнес, — это всего лишь картон с картинками на нем. Мистике в наше время придают слишком большое значение...