Воскресный отрывок

Когда мы въехали в деревню, Агафья уже ждала. Она стояла у своего дома — теперь уже не обгоревшего, а аккуратно восстановленного, с новой крышей, но с теми же тёмными пятнами на стенах. Увидев нас, она не улыбнулась. Просто кивнула — как равный равному.

— Вы вернулись, — сказала она.

— Обещали, — ответил я. И в этот момент я точно знал: наша миссия не закончилась на том дне, когда мы нашли ящик с памятью из прошлого. Она только начинается. Потому что память — не статична. Она живёт, пока её передают. А мы — станем теми, кто передаёт. Теми, кто уважает прошлое.

Работы в деревне шли полным ходом. Волонтёры расчищали площадку перед домом, плотники докладывали последние доски на веранду, а я с Витей проверяли документы перед церемонией открытия. Всё было почти готово — оставалось лишь внести последние штрихи в выставочный зал и установить мемориальную плиту у сосны.

Именно в этот день ко мне подошла она — Анна, та самая историчка из университета. Я заметил её ещё утром: она внимательно перечитывала список имён на черновике стенда, время от времени делая пометки в блокноте. Волосы у неё были собраны в небрежный пучок, на щеке — след от карандаша, а в глазах — та самая искра, о которой я говорил Кате. Та, что не гаснет от усталости, а разгорается от соприкосновения с правдой.

— Можно вас на минутку? — спросила она, подходя ближе. Голос — тихий, но уверенный.

— Конечно, — ответил я, отложив папку.

Она замялась, будто выбирая слова, потом вдруг улыбнулась — легко, без кокетства.

— Знаете… Я читала вашу речь в музее. Ту, про «имена, которые больше не будут молчать». Мне… очень запало. Не только потому, что это важно исторически. А потому что вы говорили не как организатор проекта. Вы говорили как человек, который «чувствует» каждое имя.

Я кивнул, не зная, что сказать.

— И ещё… — она опустила глаза, но тут же подняла их снова. — Мне кажется, вы слишком одиноки для человека, который так много несёт в себе и ради других.

Сердце у меня дрогнуло. Не от смущения — от узнавания. Как будто кто-то наконец увидел не только мои поступки, но и ту пустоту, что осталась после жены.

— Я не одинок, — сказал я осторожно. — У меня дети. Внуки. Друг. Дело.

— Но нет того, кто бы смотрел на вас так же, как вы смотрите на прошлое, — тихо возразила она. — С теплом. С болью. С верой.

Я молчал. Ветер шелестел молодой листвой, где-то вдалеке смеялись волонтёры.

— Мне тридцать два, — продолжила она, будто прочитав мои мысли. — Да, я моложе вас. Но я не ищу героя. Я ищу человека. Того, кто умеет помнить — и при этом не боится жить. Вы именно такой.

— Ты слишком много обо мне думаешь, — сказал я, но уже без отстранённости.

— Нет, — она покачала головой. — Я просто вижу то, что вы сами ещё не позволили себе увидеть.

Мы стояли долго, молча. Ни флирта, ни давления — только честность. И в этой честности я почувствовал не угрозу прошлому, а возможность будущего. Это была возможность начать выплывать из своего заточения и начать обращать внимание на женскую половину нашего человечества. В данный момент мне нравилось внимание этой молодой женщины, но пока не понимал, сможет ли между нами что-то срастись.