Русская революция. Кровь, любовь и "Три рубля девятьсот пятого года"

"Новелла М. Лероя 'Три рубля девятьсот пятого года' написана на высоком художественном уровне. Это бросается в глаза прежде всего. Все элементы, создающие очарование художественного произведения очень органичны, естественны, соединясь в общую гармоническую ткань повествования. Легкий, непринужденный, поначалу как будто даже слегка игривый стиль изложения. Описание бытовых мелочей, языковые особенности, топонимические детали как-то непринужденно и почти незаметно для читателя создают убедительный образ иного, уже далекого для нас, почти чужого - не просто мира - времени как социально-исторического начала.

Первый эпизод сделан легкими и светлыми штрихами, подчеркнуто романтизирован: лунная ночь, старый парк и запах магнолий, юные влюбленные, белое девичье платье., ласковое обращение 'Сонечка', 'мурёночек' - классическое начало жизни, которая так явно, так убедительно обещает быть прекрасной, осуществить мечты и надежды. Лишь легчайшая авторская ирония, существующая почти в подтексте (например, неожиданное в общем лексическом поле слово 'диспозиция', определение слов Сонечки как 'робкий лепет' - ассоциация 'детский лепет') заставляет предчувствовать, что им вряд ли предстоит сбыться.

Однако очень скоро в эту пасторальную мелодию автор незаметно вводит иные, диссонансом звучащие нотки. Вначале это ненавязчивая, едва ли не контуром данная линия игры, шутки (даже балагана. Так выглядит борьба на руках и появляются роковые три рубля, к нему присоединяется классическая цыганка и ее какое-то 'ненастоящее', слишком уж стандартное предсказание ('смерть свою найдешь в яйце, яйцо в утке'). Все эти мистические (в наши дни сказали бы 'виртуальные') детали сюжета персонифицируются в образе букмекерской конторы, в которой делают ставки на судьбу. Причем в любой области: на шахматный выигрыш, на конские бега, на любовь. Герой, Алексей Вареников, вдруг по воле капризного случая оказывается втянутым в игру с судьбой. И имя владельца конторы (Цукцвейк - явно искаженное 'цугцванг' - безнадежное положение, и название конторы 'Шах и мат', угроза и поражение) окончательно меняют светлый фон начала новеллы на мрачновато- иронический. Мотив игры, начавшейся как развлечение, шутка приобретает зловещий оттенок предопределения, неизбежности. Герой втягивается в игру едва ли не против воли ('да нет...', 'а давайте...'). И улыбка судьбы быстро становится недоброй усмешкой. Появляется мотив необратимого действия, точки невозврата. Вольно или нет, но герой совершает поступок, который нельзя отменить, так как ставка сделана и роковые три рубля начали свое мистическое действо. 

Мотив мистического предмета, влияющего на судьбу героя далеко не нов в литературе. Это могут быть и пушкинские три карты, и бальзаковская шагреневая кожа, и уайльдовский портрет, так что читатель в принципе подготовлен к началу неизбежных, судьбоносных событий. Но в новелле Лероя личные судьбы вплетаются в исторические события, что придает особую масштабность, значимость происходящему. И в подтексте новеллы прочитывается что-то вроде закона Мерфи: выиграть нельзя, выйти из игры нельзя, остаться при своих нельзя. Персонифицируясь в картине вполне реальной и вовсе не симпатичной конторы (плохо освещенная комната, плакаты и цифры) образ времени от светлого в начале повествования и тревожного в эпизоде вечеринки становится определенно недоброжелательным, приобретая черты космической стихии, которая втягивает людей, как черная дыра, и влечет за собой помимо воли.

Лерой талантливый художник слова. Буквально несколькими мазками он рисует запоминающиеся портреты ГГ, Алексея Вареникова, и его друга-соперника, Ивана Разуваева, Сонечки, цыганки, Аарона. Но линия предопределенности как стихийного начала, как нам кажется, у Лероя получилась особенно убедительной. Появившись как легкий, мистически-игровой элемент, образ неизбежного стремительно крепчает, становится все более материальным, а когда герой, просыпаясь, узнает об убийстве в Сараеве и начале мировой войны, приобретает характер исторической неизбежности. Маленькие личные судьбы Алексея, Ивана и Сонечки отныне втянуты в мощную орбиту судеб истории и мира, и от героев уже ничего не зависит.

ГГ как будто пытается вырваться из петли времени. Он еще пишет письмо возлюбленной и даже встречается с ней, еще раз навещает Аарона, стараясь склонить фортуну на свою сторону. Однако и детали, отмеченные в письме и приметы встречи все безжалостнее говорят о мощном 'цунами', подхватившем мир и несущем его... к чему? И письмо героя уже не о любви, а о событиях в большом мире (бригада подводных лодок, топим турок, война громыхает). И милый щебет Сонечки ('Вы мой Немо!') содержит приметы мировой катастрофы ('Ужас! Ужас!... Как они страдают... ногу отняли...').

Герои сохраняют в себе человеческое достоинство и верность принципам. Человеческое в них остается сильнее социального: Иван помогает Алексею избежать расстрела и спастись, Алексей не предает Ивана даже несмотря на страстное желание получить сведения о судьбе Сонечки. Но мировая катастрофа все мощнее и ощутимее сказывается на их судьбах: бывший сокурсник оказывается карьеристом и манипулятором, предлагая явную гнусность, его приходится убить, контора Аарона исчезает вместе с роковыми тремя рублями, подводная лодка, последнее прибежище героя, оказывается в Тунисе. Что делать там русскому офицеру? ('Отделенная от будущего, лишенная родины, душа умирала').
И вот неизбежный финал любовного треугольника, о котором сообщает букмекер Аарон: 'Алексея расстреляли красные, Ивана расстреляли белые, а Сонечка умерла от тифа...'. И только роковые три рубля 'с отметкой в виде креста с лицевой стороны' остаются лежать на столе, знаменуя своим присутствием неизбежность судьбы. Общее впечатление - горькая философская ирония от всей этой историко-личной драмы с вплетением мистический линии. В самом деле: герой ты или злодей, порядочный человек или негодяй, красный или белый - что зависит от нас в потоке истории во времена великих перемен? Цена всей жизни - три рубля?

Прекрасный язык, стилизованное под манеру начала двадцатого века повествование, нетривиальные метафоры и сравнения (ужиком скользнул бельмоглазый..., ягоды растекались винным соком, отдавали кровью..., Херсон... обглодала румынская саранча, подкоптили австрияки, разлялякали французы..., город вглядывался в Алексея выцветшими на солнце глазами...) придает особое обаяние новелле, еще большую убедительность основной идее неодолимой силы времени, и впрямь видишь, как 'катится земной шар, с его материками и океанами, и, догоняя, давит, давит отставших, калечных и потерявших силы. Только хруст костей стоит позади'.
На наш взгляд, новелла М. Лероя выполнена на достойном художественном уровне и заслуживает высокой оценки".