(Не) чистая сила - отрывок

Неприятное жужжание заставляет вынырнуть из только-только раскрывшего свои мягкие тёплые объятия сна. Я злобно кошусь на подползающий к краю тумбочки смартфон, хватаю гаджет и закатываю глаза. Анфиса. Администратор в кафе, где работает мать.

— Алло, — неохотно отвечаю на звонок. — Здравствуйте.

— Привет, Ада. Я до Тани дозвониться что-то не могу, можешь дать ей трубку? — голос женщины сквозит недовольством.

— Эээ… Сейчас.

— У нас большой заказ на вечер с доставкой, зашиваемся, а она не вышла на смену. — сетует Анфиса, пока я иду в комнату родителей, но там никого не нахожу.

Прохожусь по квартире и обнаруживаю мамашку со стаканом, наполненным очередной дозой высокоградусного лекарства, часть которого уже в ней. Её глаза сияют безумным блеском, а на бледном лице растянута мрачная улыбка. Долгий выдох, пронизанный досадой, вырывается из моих лёгких. Пациент скорее мёртв, чем жив.

— Ей нездоровится, — пытаюсь оправдаться я, хотя понимаю, что Анфиса в курсе пагубного пристрастия матери.

— Опять нажралась? Я её уволю к чертям, задолбала! Заказ большой и уже оплачен, кто его будет доделывать? Ладно доставка — решим, но готовить кто будет, скажи мне на милость? Русским языком же ей сказала! — раскричалась она прямо мне в ухо. — Где я работника сейчас найду?

— Давайте я попробую привести её в чувства, и перезвоню.

— Хорошо! Но имейте в виду, если она сорвёт мне заказ, пусть идёт нахрен! — рявкнула Анфиса и положила трубку.

Как же мне это надоело! Покрывать её, отдуваться за неё… Вот что с ней сейчас делать? Пьяные плохо поддаются внушению, никогда не знаешь, какой эффект в результате получится.

Громко чертыхаясь на всю квартиру, подхожу к матери и по её виду понимаю, что накидаться она успела прилично. Убираю стакан в сторону, наклоняюсь к ней ближе и пытаюсь поймать затуманенный алкоголем взгляд. Так быстрее. Секунда, и я цепляю её глаза, удерживая ладонями трясущуюся голову родительницы.

— Ты больше сегодня не пьёшь! Сейчас идёшь в холодный душ и стоишь там пятнадцать минут, а потом одеваешься и топаешь на работу. — чеканю каждое слово, отчаянно надеясь, что сработает.

— Пятнадцать минут… — повторяет мать, и вдруг начинает безудержно рыдать. — Павлик, мальчик мой…

Её тело сотрясается от плача, по щекам льются слёзы, а у меня внутри мелькает что-то отдаленно похожее на жалость. Я раздражённо отстраняюсь, выхожу из кухни и перезваниваю Анфисе.

— Мать не выйдет… — едва успеваю сказать, как на меня обрушивается поток ругательств. Молча проглатываю каждое из них, а потом, в момент короткой передышки разъярённого собеседника вставляю своё слово: — Я могу вместо неё отработать. Правда у меня медкнижка просрочена.

Тишина.

— Ты сможешь закуски приготовить? — с сомнением уточняет Анфиса, видимо, наконец осознав, что я ей предложила.

— Смогу. Я ещё не всё забыла. — уверенно заявляю я. Чуть больше года назад мать устраивала меня в эту кафешку официанткой, и иногда, когда не хватало рук, я помогала на кухне.

— Хорошо. — после небольшой паузы соглашается Анфиса. — Хрен с ней — с медкнижкой, за пару часов ничего не случится. Но заказ придётся везти тебе.

— Ладно, отвезу.

Спустя минут сорок я подхожу к старому двухэтажному зданию, с неоновой вывеской «Северное сияние» над одним из входов. Вынимаю наушники из ушей, кидаю в карман куртки, а в голове всё ещё продолжает крутиться заезженная мелодия.

В помещении много народу, за некоторыми столиками сидят большие компании и шумят на всё кафе, размашисто жестикулируя и гогоча над тупыми шутками. Ну куда же без пьяного зверья вечером тридцать первого октября.

Стараясь не смотреть в их сторону, направляюсь к бару, где рядом со стойкой меня поджидает Анфиса, потирая руки. Но не успеваю пройти и пары шагов, как спотыкаюсь об чью-то вытянутую ногу и лечу прямо лицом в ребро стола. Боль высекает искры из глаз. Скулу невыносимо ломит, помимо воли брызжут слёзы. Я медленно поднимаюсь на ноги, отряхивая испачкавшиеся о натоптанную осеннюю грязь джинсы, и сразу нахожу взглядом обидчика.

Молодой парень сидит за одним из столиков с кучкой себе подобных, вальяжно раскинувшись на стуле в позе хозяина мира, и нагло ухмыляется, попивая колу со льдом из высокого стакана.

Решил повеселиться? Ну, посмотрим, кому будет веселее.

Злобно сверкаю глазами и выплёвываю:

— Захлебнись!

Парень делает очередной глоток, не сводя с меня насмешливых глаз, и в следующее мгновение выражение его лица меняется на беспомощно-испуганное. Кусок льда застревает в горле идиота, не позволяя сделать вдох. Он судорожно хватается за шею, заваливаясь на стол и распластавшись на нём, как распятая бабочка. Несказанные слова вытекают из искажённых в болезненной гримасе губ бурлящими звуками. Его дружки, в миг прекратившие празднование после того, как до их тупых голов дошло, что происходящее — совсем не шутки, пытаются трясти побагровевшего паренька, стучат по спине.

На помощь страдальцу тут же несутся озадаченные бармен с администратором, кто-то из посетителей начинает звонить в скорую. Я смотрю на эту фееричную картину, злорадно посмеиваясь, и жду.

Наконец, подтаявший кусочек льда при очередном толчке в спину вылетает изо рта шутника, он начинает порывисто дышать, хрипло постанывая, потом поднимает на меня ошалевшие глаза, полные нескрываемого ужаса. Я с улыбкой подмигиваю парнишке и убегаю в сторону кухни. Счастливого Хэлоуина, ублюдок.