Отрывабрь 23.11 - Шрам, который болит.

Для тех, кто ещё  не присоединился - марафон здесь.

Ещё я обратил внимание, что если отрывок зацепил и хочется почитать произведение целиком, его в половине постов никак не найти, только писать автору. Поэтому вот ссылка на Чужой зов, откуда сегодняшний отрывок. 

Он сидел на краю койки, его пальцы впивались в край матраса. Тело, избитое и загипсованное, почти не болело. Лекарства делали своё дело. Но внутри была иная боль, тупая и невыносимая, от которой не было ни уколов, ни мазей. Он закрыл глаза — и сразу видел их. Не лица — он почти не помнил их лиц. Он видел моменты. Вспышка света фонаря на грязном камне. Искажённая гримаса боли, мелькнувшая в темноте. И тишина. Та самая, густая, всепоглощающая, что наступила после обвала. Она стояла в ушах теперь постоянно, фоном к любому звуку.

Он заставил себя подняться. Ноги подкосились, мир накренился. Он ухватился за тумбочку, отчего на пол упал глиняный кувшин с водой. Он не стал его поднимать. Простоял, дыша, как после марафона, пока круги перед глазами не рассеялись.

В углу, на стуле, лежали его вещи. Тот самый рюкзак. Кто-то его принёс, почистил, аккуратно сложил содержимое. Он подошёл, его руки дрожали. Взял рюкзак - тот был лёгким. Слишком лёгким.

Вейл расстегнул главный карман. Внутри лежали несколько свёртков в промасленной бумаге. Он развернул первый. Там лежали черепки. Те самые. С серо-голубой глазурью, с фрагментом того самого символа — спирали, уходящей в центр. Ради этого он полз в ту чёрную дыру. Ради этого оставил рюкзак, чтобы сделать последний бросок. Раньше, глядя на них, он чувствовал трепет. Прикосновение к тайне. Теперь он чувствовал лишь холод камня и запах смерти.

Он взял один черепок. Подержал на ладони. Он был маленьким, умещался между большим и указательным пальцем. Три жизни. Можно ли их взвесить? Измерить? Он мысленно клал на вторую чашу весов сначала Реннана — его молоток, его стальные блоки. Потом Каэлена — его карты, его восторженные глаза в той пещере. Потом Торма — его молчаливую, незыблемую силу. Чаша с этим бледным, никому не нужным черепком даже не шелохнулась. Она была не просто легковесной. Она была пустой. Бессмысленной.

Он представил, как отдаёт этот черепок вдове Торма. «Вот, мэм, ради этого ваш муж остался в пещере». Что он скажет матери Каэлена? «Ваш сын задохнулся в темноте, но зато взгляните на линию этого узора!»

Из горла вырвался странный звук — не смех и не рыдание, а нечто среднее, горловое и сухое. Он сжал черепок в кулаке. Острый край впился в ладонь. Боль была живой, настоящей. Единственной настоящей вещью в этой комнате.