О том кому Бог помогает
Автор: Владимир Сединкин
Молоденький голубоглазый баварец раскачивался на месте, как сумасшедший, держась за голову руками. Точнее, он не держался за неё, а вцепился всеми пятернями в волосы цвета спелой пшеницы, так будто хотел их выдрать с корнями. Привести в чувство беднягу пытались сразу трое сослуживцев: его земляк Отто Богер, весельчак Мартин Доллбаум и одноглазый штабс-ефрейтор Ганс Зюле. И что они только не делали: и воду холодную из котелка ему на голову лили, и по щекам хлестали — ничего не помогало.
Провожая взглядом уезжающий по дороге грузовик, кузов которого был заполнен мёртвыми телами, час назад доставленными из проклятого поля, так и оставшегося за русскими, ефрейтор Густав Зеппельт задумчиво почесал отросшую щетину на щеке и меланхолично произнёс:
— Вот они все мёртвые, а баварец живой. А я ему не завидую. Лучше быть холодным, чем таким... не в себе.
— ЗАТКНИСЬ! — зло развернувшись да так, что «Маузер 98k» больно хлопнул его по спине, бросил Зеппельту Зюле. — Тебя там с ними не было! Откуда тебе знать, что мальчишка испытал?!
Однако ефрейтор не обиделся. Спрятав руки в карманы форменных брюк, заправленных в трофейные кирзовые сапоги, он на всякий случай отошёл на несколько шагов от Зюле, продолжая наблюдать за бесполезными попытками товарищей привести мальчишку в чувство.
— Да отстаньте вы от него уже! — всё это время будто спавший у костра, на котором пофыркивал котелок каши с мясом, обер-фельдфебель Беринг сел, сдвинув пилотку с германским орлом с лица на макушку.
— Зак! Но как же отстать? — попытался оправдаться Зюле, поправляя ремень винтовки на плече. — Если мы его сейчас в чувство не приведём, его же в дурку отправят. К психам!
— Болван! Ничего ты сейчас сделать не сможешь! — отряхивая галифе, как у офицеров, Беринг поднялся на ноги. — У него шок. Отто, Мартин, ведите его в палатку к фельдшеру и попросите, чтобы он сделал ему укол снотворного. Пусть отдохнёт...
— Есть! — бросил руку к головному убору толстяк Доллбаум.
— А поможет? — обрадовался за своего земляка Богер.
— Поможет, — авторитетно заявил обер-фельдфебель, воевавший с русскими ещё в Первую мировую. — Утром проснётся, первым делом нальёте ему стакан шнапса, тогда точно поможет.
Помешивая ложкой в котелке кашу, всё это время молчавший Хенрик Йодль посмотрел на тащивших по раскисшей дороге баварца сослуживцев и медленно, растягивая слова, как все мюнхенцы, произнёс:
— Не понимаю. Нет, я решительно не понимаю...
— Чего ты не понимаешь? — повернулся к кашевару Зюле.
— Не понимаю, почему они не смогли взять траншею с русскими. Гаук же ещё в пятницу рассказывал, что русских осталось не больше дюжины. Он это ясно видел через прицел снайперской винтовки. Как дюжина смогла уничтожить семьдесят человек, и это после того как по ним артиллерия поработала?
— А может, их там и не дюжина была... а больше, — шмыгнул носом болтун Зеппельт. — Может, рота!
— Идиот ты, Зеппельт! — снова рыкнул на подчинённого ефрейтор Зюле, сверкнув единственным серым глазом. — Где в этой траншее в поле могла прятаться рота?! Там места-то и сорока бойцам бы не хватило. Думаешь, у них там подземный ход прорыт от самой Москвы?
Йодль было рассмеялся, но никто его не поддержал. И тогда он, продолжая мешать ужин, проговорил:
— У них там и боеприпасы должны были закончиться. С пятницы вести бой... нет, точно закончились...
— Однако факт остаётся фактом: наши парни — трупы, мальчишка сбрендил от пережитого, а из траншеи всё ещё стреляют, — перебил кашевара Беринг, набрасывая на плечи китель цвета feldgrau с железным крестом на груди.
— Будто вас, господин обер-фельдфебель, это и не очень удивляет, — заискивающе произнёс Зюле, преданно заглядывая в глаза ветерану.
— Не удивляет, — кивнул тот. — Русские они очень упорные. Расскажу вам одну историю. В 1915 году в Восточной Пруссии мой батальон никак не мог взять укрепрайон русских. Да собственно и не настоящий укрепрайон это был, а круговой окоп на горочке. Вся проблема была в том, что с возвышенности этой прекрасно простреливалась единственная нормальная дорога, по которой можно было наступать. Майор рвал и метал, сроки горели, мы шли в атаку. Почти пять дней мы этот окоп штурмовали... окружили его со всех сторон, так что мышь не проскочит, обстреливали, забрасывали гранатами...
Помяв папиросу, обер-фельдфебель прикурил её от головёшки из костра. Тем временем вокруг собралось с десяток свободных от нарядов солдат. Все внимательно слушали рассказ Беринга, считавшегося настоящей легендой (поговаривали, что в семнадцатом тот даже с фюрером встречался). Вот только тот не торопился, молча курил и вспоминал.
— А дальше что, господин обер-фельдфебель? — наконец не выдержал Йодль, обжёгшись о котелок.
— У нас погибло ровно сто человек. Ранено было ещё больше. Мы взяли этот русский орешек. Вот только внутри на земле лежал один мёртвый солдат с парочкой георгиевских крестов на гимнастёрке. У русских его дают за храбрость. Как наш Железный крест.
— Один?! — молодые солдаты вокруг изумлённо зашептались, взрослые принялись чесать в затылке.
— Один. Были и другие. Но их тела уже разложились, были старые. Явно больше пяти дней там пролежали. А этот... этот стрелял из пулемёта, когда патроны кончились, использовал оружие товарищей, кидал в нас гранаты... держался, сколько мог. Был семь раз ранен. Перевязал себя как сумел. И всё равно сражался. Русские они упорные.
— Да как Бог это допустил? — возмутился Йодль, вскочив на ноги и чуть не перевернув уже почти приготовившийся обед (в последний момент одноглазый штабс-ефрейтор подхватил перекладину, на которой фыркала каша). — Сто немцев погибло! Сто!
Будто в насмешку пряжка ремня его с надписью «Gott mit uns» сверкнула от случайного лучика солнца.
— Бог? — грустно улыбнулся Беринг, щелчком посылая окурок в небо и зябко передёрнул плечами под наброшенным на плечи кителем. — Бог сильным помогает...
Появился канал в телеграме там выкладывать рассказы буду рандомно всех приглашаю.
Страничка ВК здесь
