Поспорить о вкусе саспыги с теми, кто ее не ел.

Каждый, как банально известно, читает свою книгу, и потому вкус саспыги будет у каждого свой собственный. 

Героиня в ней то и дело оглядывается на свои двадцать лет назад, где кроме того вкуса было, черт побери, много прекрасного. Особенно того, которое начиналось, как конная база. 

Двадцать лет спустя, как напоминает нам все время Д,Артаньян, просидевший эти годы в лейтенантах и ни черта не выслуживший, вспоминать молодость и грустно, и очень хочется. Потому что двадцать лет назад лес был зеленее, горы чище, ты и кони моложе, дело только начинается и не превратилось ещё в рутину, да и люди вокруг тебя были как-то моложе и лучше качеством. 

Ну, пока вы что-то там не съели в лесу не то. 

Всю дорогу, читая, я вспоминала, что же это такое знакомое мне проглядывает сквозь текст. Дочитала и сформулировала. Депрессия рассказчицы мне сквозь текст проглядывает. Давняя, привычная, с которой сжились, потому что деваться некуда, и сквозь которую с усилием тянешься к тому, что любишь, как сквозь серую пелену, и опираешься на привычное и устоявшееся в жизни. Вот лошади, вот работа, вот экскурсовод свалил забухать, вот туристы, такие же глупые уже много лет, и все ещё способные открыть новые вершины в искусстве туристических выходок. Вот начальница строгая. Вот свои парни, те ещё глупцы и обормоты, но свои. И можно жить и держаться, чтобы летом выезжать туда, наверх, снова и снова - где солнце поярче, где можно прикасаться к траве, перебирая ее множество форм и названий и предназначений, и чувствовать наконец себя живой - и не только себя, но и того, кто сидит в пруду. То есть в горах. На перевале и не только. 

"А что оно там такое? - Не знаю, но читать очень любит..."

Умные древние греки знали и написали про панический ужас, способный охватить человека в лесу внезапно и заставить бежать без оглядки. Умные греки только не уточняли его оттенки. Например, охватить может не ужас - а уверенность в том, что за тобой наблюдают. Или твердое знание, что лес вокруг тебя живой, весь, до последней ветки, и смотрит на тебя со всех сторон, а доброжелательно или нет - это кому как повезет. Видимо, для древнего грека это вообще было нормально - нимфы из-за деревьев подглядывают, или местные божества... Городскому человеку иногда достаточно остаться одному во вполне населенном даже лесу, чтобы этот эффект поймать. Человек не совсем городской будет, видимо, уже различать места и оттенки этого влияния. И будет с этим жить и не задаваться лишними вопросами, наверное, потому что - а как ещё уложить внутри себя и мира такие вещи, чтобы не болели и не пугали до усрачки, простите, до обморока? Ближайшая религия тебе их радостно объяснит происками нечистой силы, а заодно наверняка тебя и приложит за твою греховность, православие сейчас любит это дело. Нет уж, побереги психику, целее будет. 

Зато - зато ты жива, несомненно, вся и с головы до пят, и каждой клеточкой. 

Ну и там, где ты можешь умереть, если не повезет, жизнь чувствуется лучше всего. 

Там, где ты устала всем телом - тоже. 

Поэтому будут снова и снова эти горы, которые подарят сумасшедшую красоту, от вершин до десятков видов листочков в руках, весь набор переживаний - и при случае напомнят, что они тобой не подавятся. 

Понимание того, что люди в массе своей тоже не подавятся сожрать эту красоту ради сиюминутных потребностей, краски только добавляет. Как тот бывший, с которым двадцать лет назад смотрели на красоту в бинокль. Как там его, черт возьми, звали. 

... буквально сожрать, конечно, тоже. Статусное потребление - тот ещё идол с глубокой древности. Будь то ценное мясо или красоты природы на блюде и без трудов. 

Впрочем, мы вроде бы отклонились далековато от туристов, которые пока на высокий статус не претендуют, и просто идут и едут верхом. И иногда теряются. 

Тогда люди, которые работают с туристами, возвращаются их искать - с привычным раздражением, усталостью, унынием, готовностью прогуляться при случае - всей своей смесью обыденного противоречивого, привычного уже, за двадцать-то лет. 

Иногда люди находят других людей - там, где не ожидают. Позади раздражения, страха, усталости, чужой глупости, своих и чужих проблем, сквозь привычные оболочки и привычную тяжесть вдруг пробивается прикосновение к чему-то живому, которое Другой, а не ты и не привычные люди рядом с тобой за своими оболочками. Вот есть люди, которые хотят только искать, уныло и непрерывно. А есть люди, которые находят, даже если вообще такого подарка не ждут и не хотят, они просто делают что должно, даже через серую муть жизни. 

Вот такая глупость получается иногда двадцать лет спустя. Когда кажется что жизнь уже случилась, и ничего особенного в общем в ней не будет, кроме гор летом и навязчивых воспоминаний. 

... иногда люди делают черт знает что. Рушат связи, переступают границы, валяют дурака с последствиями, убивают родичей, сжигают корабли (а, нет, это эльфы), нарушают волшебные табу, выпускают Кащеев из подземелий, выгоняют старого коня в горы... Мало ли, что бывало двадцать лет назад. 

... Иногда люди помнят о том, что было двадцать лет назад. И о том, что этого можно просто не делать. Если самой сил не хватает - то хотя бы ради того чувства понимания с Другим, которое вдруг случилось однажды в горах, и которое бывает... Не очень часто, прямо скажем, бывает. 

Ради него можно убить.

А ещё ради него можно не убивать. 

Правда, можно.