С чего начинается сказка?

С суровой реальности, которую хотят избежать...

Космическая сага Филина Железяки о необычной жизни обычных нелюдей плавно перебирается в фэнтезийный Дремир. Или не плавно — тут уж вам решать  

Первые две части главы под названием «За гранью сказки» уже на сайте:

• Беспризорник
• Здесь нет чужих детей

Теперь «Преодолеть себя» придётся маленькому мальчику Максимке, находящемуся на пороге смерти, и двум взрослым, решившим превратить его жизнь в сказку. Вот только сначала эту жизнь надо отвоевать у многоликой смерти.

— Жанр же Фэнтези! — скажете вы. — Легко! Нагнал целителей, взмахнул волшебный деревяшкой, стекляшкой или костяшкой — и готово!

А н-нет. У вредного Ника Вернера, то есть меня, строгие законы магии: магия на основе Эша не действует на иномирян, ведь в их теле нет Эша... Нонсенс, не правда ли? Магия с законами. Прошлый раз, когда я об этом заикнулся, меня не поняли и сказали, что я сошёл с ума  

Почему это важно для Максимки? Вот почему:

Белый грифон медленно приземлился на все четыре лапы и очень осторожно подогнул их под себя, ложась брюхом на землю. Левое крыло он поднял повыше, будто прикрывая мальчика ото всех, а правое сложил, давая жрецу подойти поближе.

Любомир быстро подошёл, махнул над головой руками – спина грифона была вровень с его макушкой – вокруг мальчика соткался, как из тумана, белесый непрозрачный кокон. Кокон слегка поднялся над грифоном и подлетел к Любомиру, опускаясь на руки. Жрец быстро, но неторопливо, пошёл обратно к калитке. К этому времени подоспел Орэн и её перед ним открыл. Зашёл следом.

На крыльце стояло ещё двое бородачей в белых одеждах с кастовой вышивкой целителей. Марена в сенях удерживала дверь настежь открытой.

Любомир занёс кокон с малышом в гостиную и бережно положил на обеденный стол на шерстяное одеяло, сложенное в несколько раз и застеленное белой простыней. У «изголовья» уже был целый набор кружек с водой и отварами, открытых баночек с мазями и горшочков с сухими травами. На скамье стояло несколько мисок с водой и стопка белоснежных вышитых полотенец, миска с содовым раствором, в котором поблескивали иголки, ножницы, скальпели, зажимы и прочие хирургические инструменты. Рядом – корзинка с бинтами, нитками, жгутами и дощечками для шин. Ближе к стене – корыто со стиральной доской, установленной под небольшим наклоном, и наполненное на треть каким-то отваром с плавающими на поверхности измельчёнными листьями. Доска была застелена шерстяным пледом. От воды шёл пар.

Любомир провёл над коконом руками – он начал растворяться, а мальчик медленно опускаться на простыню.

Марена вскрикнула и прикрыла рот рукой. Все мужчины нахмурились. На вид четырёхлетнее дитё лежало, закатив глазки и безвольно раскинув ручки в стороны. Вся его необычная одежда была в грязи, а левый порванный рукав ещё и в запёкшейся крови. Нога и рука распухли, и были изогнуты под странными углами. Серое лицо с чёрными кругами под глазами, впалые щеки – всё говорило о том, что он уже покинул этот мир.

– Он ещё жив, – спокойно сказал Любомир. – Приступим.

И пока тело мальчика ещё было живо, где-то блуждала его наивная душа:

Маленький мальчик сидел в кромешной тьме, обхватив свои голые коленки руками, и всхлипывал.

– Мама, где ты? – всё звал он, но никто не отвечал. – Мама! Найди меня… Приди за мной… Мне страшно…

Время от времени он опасливо вертел головой по сторонам, но ничего не было видно. Лишь иногда слышались какие-то шорохи с той стороны, в которую он засматривался.

Тогда мальчик испуганно прятал лицо в коленях и начинал звать папу:

– Папа! Мама потерялась. Спаси меня! Папа! Где ты?

Но ему снова никто не отвечал.

Шло время, мальчик уже перестал плакать, перестал звать, перестал вертеть головой по сторонам. Устав сидеть, он завалился на бочок и свернулся калачиком, поджав коленки к животу и сжав маленькие ладошки в кулачки. Закрыл глаза и никуда больше не смотрел, ничего не ждал, но шорохи начали подбираться поближе.

*Может, я уже умер?*

После этой мысли к шорохам добавился тихий скулёж, рычание и фырканье, но уже со всех сторон.

Он продолжал размышлять: *Здесь темно, и никого нет. Взрослые говорили, что умереть – как уснуть и не проснуться. Спят ночью, ночью темно. Раз не могу проснуться, значит умер. Умершие не двигаются, значит, мне не надо больше двигаться. Я же умер…*

К звукам из тьмы добавился ещё и цокот копыт, и скрежет когтей, чуть ли не у самого уха.

Кого-то бы другого это бы вусмерть перепугало, но по детской наивности Максимка сделал совершенно противоположный логический вывод:

*Мама говорила, что умершим больше не больно и уже ничего не страшно. Раз я умер, мне нечего бояться. Никто мне больше не сделает больно.*

Протянем малышу наши руки? Достанем его на свет, как говорится, in One Piece (одним целым)?

В мир, где мало добра, приходится звать Сказку и Сказочников — нас с вами.