Штурм КС. Отрывок из проды Герой Кандагара

Всем привет!

В общем, кто из друзей ещё не отметился, у вас есть такая возможность.

Выложу отрывочек на зацен.

Некоторое время мы шли молча, а потом начал разговор Гоша.

− Пацаны! А кто знает Снегина Саню со второй микраши? 

Мы промолчали, Севка мотнул головой.

− Да оно и неудивительно, − продолжил Гоша. − Ему сейчас года двадцать три. Значит, ехал я сегодня в автобусе, в нём с этим Снегиным и встретились. Он сын материной подруги, поэтому я Санька этого знаю. Не кенты, конечно, но знакомы хорошо. И вот… едем мы с ним в автобусе, разговариваем. Он мне показывает ключи, а на ключах брелок – ухо.

− Ну и что? – говорю ему. – Прикольно конечно, но я и не такое видал.

− Так это моё! – говорит он, и показывает его ближе, чтобы я удостоверился. Оно высохшее, скукоженное.

А у Санька шевелюра шикарная, да ещё и волосы кучерявые. Видя моё удивление, он задрал волосы с левой стороны, а у него уха нет! 

− А как так? – я вообще в шоке был от увиденного.

И он начал рассказывать, что попал в ресторан в Донецке. Там у него родня какая-то живёт. Гуляли чью-то свадьбу. И говорит, с блатными подрался, в драке ухо потерял. 

В общем домой прихожу, матери рассказываю. А она мне отвечает: 

− Какие блатные! Он начал там хвастаться, что служил в Афгане. А он там не был вообще. Ну и попал на афганца, тот ему вопросы позадавал. Потом сходил к автомату и куда-то позвонил. Приехали ребята, вывели Санька на улицу на разговорчик. Ухо отрезали и ему отдали. Мать его жаловалась, что теперь в доме сына называют Пьер Безухов. 

− Ну… так если балабол, то нормально пацаны сделали. – подытожил Курбет. − Вон сколько гробов  с Афгана уже на наш город пришло! А ещё добазарится этот Пьер, что с блатными дрался… Так ещё и второе отрежут!

− Тогда надо будет вторые ключи покупать! − пошутил Севка.

− А за Петровну слышал? – Гоша обратился на этот раз именно к Курбету.

− Нет. Я слышал, что она чудит попьяни. А так не в курсах.

− Да сегодня рассказывала свои приключения на лавочке. Бабы там ржали. Мне мать потом рассказала.

Гоша сделал паузу, собираясь с мыслями.

− В общем, бухали они с мужем вчера. Он спать лёг, а у неё душа требовала продолжения банкета! Вот пошла она на магаз, прикупила бормотухи и прёт домой. А там же с магазина проход между домами, ступеньки. Короче! Понесло её на дом мордучкой. Врезалась так, что даже щека опухла. В общем, красота на пол лица. Домой пришла, догналась бухлишком… Говорит, скучно было. Взяла фломастеры, нарисовала спящему мужу, ну… дяде Жоре фингалы, кровь. Короче измалевала ему всю рожу. Потом бьёт его ногой и орёт:

− Вставай, падла!

Тот в непонятках просыпается. Ещё бухой, соображает туго. Не поймёт ничего. Она ему орёт:

− Ты зачем меня побил, скотина? 

Он в шоке, вообще мирный по жизни. Наоборот, по бухе она его пресануть может.

− Да я не бил! 

− А это что? Она показывает на свою красивую мордашку, таранившую пятиэтажку. 

Он в шоке, говорит: 

− Да я не мог! Я же никогда!

− Не мог он… Короче! – говорит она ему. − Ты мне набил морду, а я тебе! Иди вон… в зеркало глянь! 

Дядя Жора посунул к зеркалу. Вообще пришёл в шок, как увидел себя. С пьяного спросонку принял разрисовку за настоящие фингалы. Говорит, дочка уже не выдержала. Вышла из спальни и сказала, что это мама ему нарисовала. 

− Нормально тётка повеселилась!  − весело сказал Кеся.

Мы уже вышли на освещённую улицу, где недалеко от перекрёстка была остановка.

− А куда едем-то?  − спросил я.

− Пока это секрет! – Курбет лукаво ухмыльнулся.

У автобусной остановки застыла в ожидании женщина в строгом сером костюме. Юбка чуть выше колен. Она держала лакированную сумочку не сбоку и не на плече, а точно перед собой двумя руками. 

Наша компания, вывалившаяся из переулка, не заставила её даже повернуть голову. Она спокойна, потому что в пятидесяти метрах, за светящимися окнами, маячил фасад райотдела милиции.

Да и молодёжь в это время не была так опасна для взрослых. Было какое-то почтение перед старшими. А вот между собой подростки были уже другие.

− Садимся! − Курбет указал на лавочку. 

− Зачем? – спросил Гоша. 

− Потом узнаешь. 

Мы присели, кто курил, достали сигареты. Детдомовцы тоже курили Приму.

На дороге появился свет фар. 

− Ща машину поймаем! Курбет отделился от нас и стал голосовать. Красный жигуль проехал мимо.

− Вот… чмо! – Курбет сплюнул. 

Женщина отошла подальше от греха, но стояла с невозмутимым видом.

 – Ааа… Вот, прёт еще одна! – Курбет встрепенулся, как охотник, уловивший добычу. Машина приближалась на приличной скорости.

Курбет шагнул на асфальт, его рука взметнулась вверх – жест властный и привычный. В те времена частников на дорогах было раз-два и обчёлся, и каждая машина была шансом. А водители останавливались охотно, чтобы подзаработать. Особенно здесь, в шахтёрском краю, где у людей в карманах после получки гуляли не только пятаки, но и бумажные червонцы, а то и четвертаки.

Автомобиль пискнул тормозами, и резина зашуршала. Перед нами замерла голубая жигулёнка – шестёрка, голубого цвета Валентина.

Не дожидаясь приглашения, Курбет рванул ручку и распахнул пассажирскую дверь. 

– Дружище, на Сороковку подкинь! – бросил он, вкладывая в голос всю свою бойцовскую обаятельность. – Червонец плачу, без обмана!

Водитель, чернявый мужчина лет сорока, в синей спортивной куртке, только открыл рот, чтобы что-то возразить или спросить, но Курбет уже плюхнулся на переднее сиденье. Он обернулся к нам, скрывая ухмылку, и махнул рукой:

– Ну чё залипли? Залазьте, пацаны, быстро!

Мы дружно ринулись загружаться с обоих дверей, в тесный для четверых салон.

− Вы куда? – водила еле выдохнул воздух от изумления. − На заднее сиденье  только трое! Вчетвером нельзя! Гаишники тормознут…

− Да ладно тебе! – уверенно проговорил Курбет. – Ещё пятёру сверху накину! А если гайцы остановят, штраф оплачу я. Только ты валяй через кладбище!

Через кладбище, это значит закоулками, а не через центр. 

Водила молча включил скорость, и машина тронулась.