А,может,все было и не так..

В сердце Запретной долины, где время застыло в вечном полумраке, возвышались руины Храма Лунного Пламени — древнего святилища, возведённого ещё в эпоху Первородных. Его обветшалые стены, испещрённые потускневшими руническими письменами, хранили отголоски былой мощи: сквозь трещины в камне пробивались бледные всполохи зачарованной энергии, пульсирующие в такт неведомой мелодии.

Над развалинами царила Селентия — серебряная богиня ночи, чьё имя боялись произносить вслух. Её холодный диск, окутанный дымчатой пеленой, изливал на землю свет, превращавший руины в призрачный лабиринт теней. В этом свете даже камни казались живыми — они вздыхали, шептались, выводили протяжную, почти слышимую мелодию: низкий гул басовых струн переплетался с дрожащими нотами хрустальных колокольчиков, а где‑то вдали, словно эхо забытого гимна, прокатывались раскаты глухого барабана.

Ветер, пробираясь сквозь разбитые арки, подхватывал эту музыку, разнося её по развалинам. Он играл на останках колонн, как на гигантском органе, выдувая из трещин протяжные, тоскливые аккорды. Мраморные плиты под ногами едва заметно вибрировали, будто сердце исполинского существа, бьющееся в замедленном ритме. В воздухе витал запах  древней пыли — запах магии, которая ещё помнила времена, когда в этих стенах звучали молитвы, а алтарь пылал синим огнём.

И посреди этого зачарованного хаоса, в самом центре разрушенного святилища, замерли двое.

Первый —герцог Темады Рик Блэкстор, громадный, как скала, с плечами, широкими, словно врата в иной мир. Его фигура, окутанная тенями, казалась отлитой из чёрного кристалла. В глазах, холодных и непроницаемых, отражался свет Селентии, превращая их в две льдистые бездны. В нём чувствовалась мощь, способная расколоть горы. Он стоял, широко расставив ноги, словно корень древнего дерева, вросший в трещины алтарного камня.

Второй — Сатеф,не менее величественный в своей стати, с телом, очерченным резкими, хищными линиями.Первый Страж бывшей Арк`Тэи Узора,Тары. Его силуэт мерцал в лунном свете, будто сотканный из лунных лучей и ночного тумана. Он стоял прямо, с гордой осанкой, будто сам был изваянием из легенд. В глазах пылал огонь, не поддающийся холоду Селентии — огонь, в котором горели ярость, боль и жажда. Его поза была неподвижной, но в каждом мускуле читалась готовность к молниеносному рывку — как натянутая тетива, ждущая лишь приказа разрядки.. Вокруг его ладоней дрожали серебряные кристаллы, то сгущаясь в острые грани, то растекаясь туманной дымкой. Они были тихим эхом его гнева, невидимой броней, готовой обернуться клинком.

Они стояли друг против друга, не сводя взглядов. Их глаза словно встретились в безмолвном поединке, где каждое мгновение растягивалось в вечность. В этом взгляде  лишь бездонная глубина многолетней вражды, сплетённой из обид, предательств и несбывшихся надежд.

Их противостояние звучало в каждом аккорде призрачной мелодии, в каждом вздохе древних стен. Это была не просто встреча врагов — это было столкновение двух начал, двух судеб, двух миров, обречённых сойтись в этой точке пространства и времени.

И храм, древний и мудрый, ждал. Ждал, когда последний аккорд этой симфонии разорвёт тишину — и родит легенду.

— Ты не должен был возвращаться, Эйнар. Твоя смерть была логична. Она была красива в своей завершенности. Ты умер героем. Ты умер, защищая свою королеву. Твое возвращение — это диссонанс в симфонии, которую я дирижирую вот уже три тысячи лет. Ты — фальшивая нота в идеальной композиции. И я исправлю эту ошибку.