Однажды я сделаю все иначе (рассказ, 2020)

Когда начался дождь, всем было плевать, ведь дожди постоянно начинались и заканчивались.  

Но этот почему-то заканчиваться не начинал.  

На третий день всем было еще плевать, но уже бесило.  

На седьмой пошли шепотки, что все это – один большой социальный эксперимент, что Путин задолбал, а Америка в край охренела. В некоторых барах даже до драки дошло из-за спора на этот счет: потом весь ютьюб пестрел роликами, где патриоты и либералы сначала неловко били друг другу морды. После драчуны, как правило, валялись в грязи или улепетывали по лужам от доблестных ЧОП-овцев, которых ответственные барменши вызывали с помощью больших, красных и очень тревожных кнопок.  

Через две недели это стало уже совсем не смешно, а на Озоне и Алишке скупили все имеющиеся в наличии дождевики, резиновые сапоги и зонтики. Очередное крайне важное голосование за старого-доброго президента пришлось перенести на неопределенный срок. «После дождичка в четверг», - пошутил Песков в ответ на вопрос дотошного журналиста о конкретной дате.  

Пошутил, очевидно, неудачно - потому что дождь в четверг не закончился. Более того, он, кажется, только усиливался с каждым днем. Реки давно вышли из берегов.  

Начинался потоп, как констатировали СМИ, пока их тоже не затопило.  

А потом, примерно через месяц, когда все уже отсмотрели пол-ютьюба, началась гроза. Молнии сверкали так, что люди слепли, от грома закладывало уши. В считанные дни Земля превратилась в один бесконечный океан.  

Конец света, как сказали бы СМИ, если бы их не затопило еще полтора месяца назад.  

Правительство с семьями погрузилось на огромный лайнер; еще несколько, поменьше, отправили в круиз по Москве, два - в Чечню, а последний, совсем уж хлипкий, курсировал по глубинке, хаотично собирая еще не утонувший народ. Люди залезали на крыши домов, дрались и скидывали друг друга в воду, борясь за внимание штурмана этого последнего «ковчега». Редкие выжившие махали деньгами и цацками, но на кой черт они теперь были нужны капитану и команде?  

Последний «ковчег» брал на борт только тех, кто махал едой.  

Как Петров.  

Петров был неприметным мужчиной сорока лет, худым, как спичка, в дурацких очках с нелепыми квадратными стеклами и дешевой оправой. Однако преимущество Петров перед другими заключалось не в стати, привлекательности или красноречии – Петров был просто умней и терпеливей других. Когда сверху прибежал один из соседей, вереща: «Ковчег! Ковчег!», Петров не бросился наверх, сломя голову. Напротив, он дождался, когда топот в подъезде стихнет, потом, прихватив пару сумок еды, поднялся к чердачной двери и там еще какое-то время курил дешевую сигарету, пока крики и звуки борьбы окончательно не растворились в гуле дождя. Тогда, швырнув дымящийся бычок в угол, Петров поднялся на крышу и пошел к стоящему у края Федору – верзиле со второго этажа, боксера из спортклуба «Атлант». Федор стоял у самого края и смотрел, как тонет его извечный соперник – качок Гоша с первого подъезда. Петрова из-за шума дождя Федор не услышал, чем тот и воспользовался – подойдя, он столкнул Федора в бурлящие потоки воды и остался на крыше один, приветливо размахивая сумками с едой, точно сигнальными флажками.  

Ковчег причалил к крыше, остановился, и стоящий на борту матрос в желтом дождевике угрюмо осведомился:  

- Чего есть?  

- Две сумки с едой, - сообщил Петров, - и еще двадцать ящиков всякого да полный холодильник в квартире. И лекарств тонна, самых разных. И… - Петров понизил голос. – Туалетная бумага, две пачки, одна мне, другая – вам. Годится?  

Матрос хмыкнул, сказал:  

- Ну лады, годится.  

И спустил трап.  

Так Петров и его запасы еды, пилюль и туалетной бумаги, над которыми потешались все соседи, попали на ковчег для бедных, а все насмешники к этому моменту, разумеется, уже кормили рыб. Петров валялся на нарах в отдельной каюте, ел зашитые в подложку плаща консервы и радовался тому, что жив.  

К сожалению, радость не продлилась долго: буквально через три недели (или чуть больше – Петров не особенно-то считал дни) ковчег для бедных столкнулся с другим ковчегом, и оба они пошли ко дну. Впрочем, Петров и такой вариант предусмотрел – надув спасательный жилет, который он носил под рубашкой, он сумел спастись, но океан долго швырял его по волнам, прежде чем выкинул, изможденного и бледного, на крохотный пятак крыши…  

Сколько Петров пролежал на этой крыше, одному богу известно, но важно, что, когда пришел в себя, дождь уже закончился. Впервые за долгое-долгое время на небе не было ни облачка, а солнце жарило так беспощадно, что Петров проснулся совершенно сухим.  

- Не может быть, - первым делом пробормотал очкарик, едва пришел в себя.  

Очки он, понятное дело, потерял, а одежда его превратилась в ужасные лохмотья, но даже в них Петрову было так жарко на этом палящем долгожданном солнце, что он тут же сбросил все с себя и остался совершенно гол. Уперев руки в боки, Петров окинул хмурым взглядом крышу, на которой оказался. Площадью квадратов десять, не больше, она была покрыта горячим черным рубероидом, а чуть поодаль, почти у самого края была широкая прямоугольная труба. Обжигая пятки, Петров направился к трубе, намереваясь заглянуть за нее – вдруг там скрывается что-то интересное?  

«Может быть, еда… или хотя бы чей-то труп, которым можно перебиться, а там, глядишь, и ковчег какой-нибудь проплывать будет… правда, чем его заманивать?» - размышлял Петров, на цыпочках шагая по раскаленному рубероиду.  

И вот, достигнув трубы, Петров выглянул из-за нее… и увидел бабу.  

Сердце застыло в груди.  

Мало того, что это была баба, так она еще оказалась и голой, и фигуристой – то есть плюс на плюсе, буквально.  

«А если еще и жива… а, впрочем, чего я привередничаю?»  

И все же Петров присмотрелся к бабе… и увидел, что ее объемная грудь вздымается и опускается.  

«Дышит! Жива! Да я… я, похоже, везунчик!..»  

Снова укрывшись за трубой, Петров сполз голой задницей прямо на раскаленный рубероид, но даже не обратил внимания на его жар. Мысли в голове путались. Петров думал о бабе и о ситуации в целом.  

«Почему? Как? Откуда? И дождь перестал… Может, это знак свыше? Наверняка… и мы теперь, как Адам и Ева, станем новыми прародителями человечества…»  

Фантазией Петров был наделен не шибко богатой, но даже ее хватило, чтобы представить себе, как они с Бабой трахаются, как у них рождаются дети, как они выращивают их, а потом строят свой собственный ковчег и отправляются на поиски другой, настоящей, большой земли…  

Какой-то странный шорох отвлек Петрова от мыслей. Выглянув из-за трубы, он вдруг увидел, что Бабу утаскивает в воду орава шустрых крабов. Опешив от такой наглости, Петров бросился отбирать Бабу у крабов, но вдруг ему в ногу что-то воткнулось. Опустив взгляд, Петров увидел, что из его ноги торчит игла. Нога моментально отнялась, и Петров рухнул на крышу, как подкошенный. Повернув голову, он увидел, что из воды выглядывает хмурый Федор. Кожа его теперь имела болотный оттенок, а взгляд был не телячье-глупый, а вполне осмысленный и злобный.  

- Ну здорово, очкарик, - буркнул боксер, поймав взгляд Петрова. – На бабу не заглядывайся, она моя. Будем с ней подводное царство людьми наполнять. Благо, все киты, дельфины да прочие рыбы подохли, места навалом.  

- А я? – спросил Петров. – Возьмите меня с собой!  

- Ага, щас, - хмыкнул Федор. – Ты ж меня уже на ковчег взял, я помню.  

- Так я ошибся и готов это признать, - заверил Петров. – Извини меня, Федя. Видишь, я раскаиваюсь.  

- Пошел ты в жопу, Петров, - беззлобно сказал Федор. – Сиди тут, подыхай, а я буду бабу твою трахать и тебя вспоминать.  

Петров повернул голову и увидел, что крабы уже практически сделали свое черное дело: очаровательная грудь женщины уже скрылась под водой, миг – и голова тоже погрузилась в пучину.  

- К нам не пущу, и не проси, - продолжил Федор. – Прощай, очкарик.  

И с этим словами Федор нырнул в океан, оставив Петрова в одиночестве.  

«И что теперь делать? – думал бедняга, растирая больную ногу. – В море не пустят, жить на крыше вечно не выйдет… как же быть?»  

Задрав голову, Петров уставился в голубое небо.  

«А что, если… вверх?»  

С трудом встав – нога с иголкой все еще не слушалась – Петров шумно выдохнул и начал махать руками, словно крыльями. Примерно полчаса это не приносило ничего, кроме усталости, но бывший очкарик упорно бормотал себе под нос:  

- Полечу… назло всем полечу… назло… всем…  

И вдруг Петров почувствовал, что ноги больше не касаются ненавистного рубероида.  

«Я что же… действительно полетел?»  

Петров не мог поверить своему счастью: он, подобно птице, парил в небе и улыбался потокам ветра, бьющим в лицо. Это был момент удивительной свободы…  

«Но надо искать другой ковчег. В небе еды явно нет, а жрать уже хочется…» - решил Петров и полетел на поиски другого корабля.  

Он летел три дня и три ночи (а, может, пару часов, Петров не считал), и вот наконец удача ему улыбнулась – на горизонте показался силуэт ковчега.  

- Ура, - тихо пробормотал Петров обветренными губами и направился к кораблю.  

Бывший очкарик уже представлял, как опустится на палубу, как к нему бросятся все обитатели ковчега и станут расспрашивать о полете, а он будет умничать и учить только тех, кто поделится с ним консервой…  

«Да, я там определенно буду ходить павлином…» - мечтал Петров.  

Он приблизился к ковчегу и стал кружить над ним, привлекая к себе внимание команды. И вскоре из кают потянулись матросы. Все они, задрав головы, смотрели на Петрова, а он красовался, как мог, гордясь своим новым навыком.  

Вдруг грянул выстрел, и Петров рухнул на палубу замертво. Кровь их раны в его груди полетела во все стороны, заляпав всех, кто стоял внизу.  

- Ну? – воскликнул один из матросов, повернувшись к другому. – Я тебе говорил, Захид – мужик это, а ты – тетерев, тетерев… Давай, что обещал!  

Чертыхаясь, его приятель вытащил из кармана спичечный коробок с гречкой и сушеную крысу и отдал победителю спора.  

- Что с ним делать будем? – спросил Захид, мотнув головой в сторону Петрова.  

- Да выбросить его за борт, куда нам лишний рот, - пожав плечами, сказал матрос с ружьем.  

Захид кивнул, и они, навалившись на Петрова всем миром, с трудом выпихнули его в море. Среди глубинных кораллов умирающего Петрова нашли Федор.  

- Ну что, с возвращением на дно? – угрюмо спросил боксер.  

- Если б я только мог сделать все иначе, Феденька… - слабо пробормотал Петров. – Не толкнул бы тебя, и все сложилось бы по-другому…  

- Да ничего бы сильно не изменилось, - поморщился Федор. – Ну оказались бы мы на той крыше вдвоем, и что? Лиду все равно я бы трахал, это даже Гоша признал… правда, пришлось ему зубы в глотку вбить, но то обычное дело. Так что – ни о чем не жалей, ты ж не бог.  

- И то правда, - нехотя признал Петров. – Не боги мы, боги не мы…  

Потом он умер, а Федор похоронил его, обложив тело камнями, и пошел домой, в затонувший город.  

Так на останках провинциального Задрищенска возникло могущественное подводное царство Атлантида.