Чистосердечное признание

Гость появился в кабинете инспектора поздно вечером: полицейский как раз закончил разбирать показания свидетелей. Как обычно в таких случаях, количество предположительно виденных грабителей варьировалось от одного до банды из десятка вооруженных лазерами и огнеметами бандитов, а красочности и яркости описания его (их) внешности позавидовал бы лучший репортер города. Вот только составить фоторобот на основании этих показаний представлялось абсолютно невозможным в силу того печального факта, что кто-то описывал похитителя древности как тихую седовласую леди в неприметной серой одежде, покинувшую место преступления на велосипеде («Вот интересно, — подумал инспектор, — а куда ж она дела мумию? В багажник, что ли?»), а кто-то – как огромного негра в серебристом кожаном костюме, скрывшегося на аквамариновом «Роллс-Ройсе».

Все двери и окна были заперты. У всех членов небольшой семьи египтолога - супруга, дочка и ее жених, - стопроцентное алиби. Да и все они, как подсказывал инспектору многолетний опыт, были не меньше самого главы семейства огорчены происшедшим, причем огорчены искренне.

Прислуга в доме не ночевала.

Оставался только ночной сторож, который мог впустить и выпустить похитителей ценностей, а потом бежать вместе с ними. Смущали инспектора два факта. Первый: куда делись собаки (если их убили, то почему позаботились спрятать трупы, в то время как охранников оставили лежать там, где они умерли)? И второй. Сторож прослужил в семье м-ра Дж* больше двадцати лет, был близок со всем семейством и, по словам знавших его, бесконечно предан хозяину.

Размышляя над этими загадочными моментами, инспектор закурил трубку и налил себе кофе. Кофейник был холодный, кофе имел мерзкий привкус жареной резины, но ко всему привычному полицейскому было наплевать на такие мелочи.

И вот тут в дверь вежливо постучались.

Поздний посетитель выглядел как-то слишком зловеще и потому неубедительно. Инспектору он напомнил персонажа гангстерского боевика 30-хх гг. ХХ в. или главного героя «Человека-невидимки» Уэллса.

Высокий мужчина был одет в черное пальто, черные перчатки, черную шляпу, сдвинутую на лоб. Нижнюю часть его лица закрывал черный шарф. Кроме того, на госте были темные очки.

— Я пришел, чтобы сознаться в убийстве, — чуть глуховатым из-за шарфа голосом произнес посетитель. – Это я убил двух охранников в доме достопочтенного м-ра Дж*. И это я виновен в пропаже сторожа и ротвейлеров.

— И это вы похитили ценный экспонат? – насмешливо поинтересовался инспектор.

Гостя, похоже, явная ирония полицейского совершенно не смутила. Скорее, его смутил вопрос.

— Сейчас я не могу вам ответить, инспектор, — вежливо произнес он. – Но вы все поймете, когда я расскажу, как было дело. Вы позволите мне присесть?

— Пожалуйста, пожалуйста, — полицейский указал на кресло для посетителей. Честно говоря, инспектор терялся в догадках, кто, собственно, перед ним находится - какой-то не слишком умный шутник или просто сумасшедший. В то, что настоящий грабитель явился с чистосердечным признанием, полицейский не верил.

— Единственная просьба, господин инспектор, — сказал гость, усаживаясь в кресло.- Я не совсем здоров, мне вреден яркий свет. Прошу вас, погасите лампы. Даю вам слово, я никуда не денусь.

Инспектор погасил настольную лампу, потом повернул выключатель у двери. В кабинете воцарился полумрак: комнату освещал только свет фонаря с улицы.

Поводов для беспокойства у полицейского не было. Не то, чтобы он поверил честному слову, но само поведение странного гостя, его спокойствие и уверенность в себе подсказывали инспектору, что этот человек пришел поделиться важными сведениями. Хочет остаться неузнанным - его право. Надо будет – раскроем инкогнито позднее.

Поэтому полицейский поудобнее устроился в кресле, приготовившись слушать рассказ и даже не пытаясь разглядеть лицо таинственного гостя.

***

— Вы даже не представляете, инспектор, как это утомляет: все время лежать, лежать, лежать. И ничегошеньки не делать. Все то время, пока я находился, скажем так, в укрытии, мне было абсолютно нечем заняться. И я решил просто размяться: выйти погулять по галерее. А то, знаете ли, могут ведь и пролежни образоваться. К тому же мне так часто бывает одиноко, так хочется живого общения, — таинственный гость вздохнул так тяжко, что даже инспектору, уже битых полчаса слушавшему какую-то несусветную чушь о том, что состояние здоровья не позволяет посетителю выходить на солнечный свет, а специфическая внешность не дает возможности нормально общаться с окружающими, стало слегка его жалко. – Я дошел до комнаты охранников – они как раз пили чай и смотрели на мониторы. Я просто хотел послушать, о чем они говорят: все-таки живые люди, с простыми, человеческими интересами и заботами. Вот, знаю, у одного сынишка недавно болел воспалением легких. Так я хотел узнать, поправился ли мальчик.

Но, извините, я отвлекся. Вообще-то я ходил к охранникам и раньше, но они меня не видели. А тут – то ли кто-то из них обернулся, то ли мое лицо отразилось в экране монитора… Короче, они оба вскочили и бросились к двери так быстро, что я не успел отскочить в сторону. Как я вам уже говорил, у меня достаточно непривлекательная внешность. Возможно, в темной галерее я выгляжу просто ужасающе, — ночной посетитель снова тяжело вздохнул. – Это моя вина. Только моя. Целиком и полностью. Я знаю, что, увидев меня, человек может испугаться, может упасть в обморок. Но я никак не предполагал, что с ними обоими случится сердечный приступ. Я сам очень сильно испугался. Выскочил на улицу, хотел позвать на помощь. А сторож как раз проходил мимо галереи. Мы с ним столкнулись буквально лицом к лицу… Увидев меня, он закричал и бросился прочь… Молю всех богов, чтобы с ним ничего не случилось.

— А собаки? – инспектор впервые позволил себе прервать рассказ.

— Собаки... Ах, да! Они тоже убежали. Я чудовище, инспектор. Я пугаю всех, кто подходит ко мне достаточно близко. Мне нет места среди людей, — и странный посетитель неожиданно разрыдался.

— Ну что вы, право, — полицейский вытащил из нижнего ящика стола бутылку бренди, стаканы и налил выпить - себе и гостю. – Успокойтесь. Мы ведь живем в цивилизованном мире. Пусть вы и не слишком красивы, и нездоровы, но я не думаю…

— Вы просто не представляете! – вскричал таинственный посетитель. – Вы даже представить себе не можете, насколько я чудовищен!

— Я в это не верю! – твердо заявил инспектор.

И тогда ночной гость снял черную шляпу и темные очки. А потом включил настольную лампу.

Инспектор, видевший на своем веку немало изуродованных трупов и обезображенных людей, залпом проглотил бренди и, не сознавая, что делает, сделал еще один приличный глоток – на этот раз из бутылки, очень кстати оказавшейся под рукой.

Его испугало не лицо гостя, хотя оно было ужасно: темно-коричневая кожа, вся в широких полосках, словно ее слишком туго перебинтовали и не снимали бинты так долго, что они врезались в кожу, огромные глаза без бровей и ресниц, запавшие скулы с четко прорисовывавшимися костями черепа, желтые неровные зубы, полное отсутствие растительности на черепе.

Нет, не это испугало многоопытного полицейского инспектора. Просто он узнал ночного посетителя: сегодня утром рыдающий старенький египтолог показывал ему фотографии, сделанные с той самой, похищенной мумии…

— Но, но… это же совершенно невозможно, — жалобно произнес инспектор, глядя то на опустевшую - неведомо как - бутылку бренди, то на сидевшую напротив вполне живую мумию.

— Увы, господин инспектор, возможно. Я жив. Не уверен, что полностью, то есть в том смысле, в котором живы вы и мой уважаемый хозяин, но все-таки жив. Я не знаю, как это согласуется с нашей – древнеегипетской, и с вашей современной медициной, но это факт. И весьма печальный.

— Почему? – искренне удивился полицейский.

— Потому что мне, как любому живому существу, хочется гулять под голубым или под звездным небом, нюхать цветы, разговаривать с другими людьми, читать книги, слушать музыку. И всего этого я лишен вот уже много тысяч лет.

— Вам нужно поговорить с д-ром Дж*, — твердо сказал инспектор. – Я уверен, он сможет сделать ваше существование более приятным.

— Да что вы! – мумия всплеснула руками. – Он пожилой человек. Вы представляете, что будет с ним, когда он меня увидит? Если даже здоровые сердца молодых охранников не выдержали? Нет, это исключено.

— Послушайте, уважаемый, — к инспектору уже вернулось привычное спокойствие. – Ваш хозяин видел вас не один, а множество раз. И ничего с ним не случилось. Поверьте мне, он будет так счастлив видеть вас снова, что его совершенно не обеспокоит, что вы оказались…ээээ… не совсем мертвы.

— Вы думаете?

— Уверен! Предоставьте мне вести дело. 

***

На следующее утро полицейская машина остановилась возле особняка м-ра Дж*. Из автомобиля вышел инспектор, а с ним - высокий человек в черном пальто и черной шляпе, лицо которого было замотано шарфом, а на носу, невзирая на дождливую пасмурную погоду, красовались солнечные очки.

***

Спустя три недели экспозиция уникальных египетских древностей была вновь открыта для посетителей.

Сторож, которого нашли примерно в это же время и который прятался в сарайчике на ферме своей одинокой сестры в пятистах милях от города, наконец-то согласился вернуться к своим обязанностям, но только после того, как почтенный египтолог лично пообещал ему втрое поднять оклад и купить новых, специально обученных ротвейлеров.

Новых охранников нанимать не стали. Однако ходят упорные слухи, что некий С* — прекрасно известный полиции многих стран и Интерполу похититель античных драгоценностей и старинных артефактов, буквально через пару месяцев попытался проникнуть в галерею за заказанной ему неизвестным лицом статуэткой бога Анубиса. С* был снят сотрудниками службы 911 (с привлечением строительного крана и профессиональных альпинистов) с верхушки могучего тополя, росшего во дворе м-ра Дж*,  рыдая, умолял немедленно отправить его в тюрьму и обещал чистосердечно признаться во всех совершенных за последние десять лет кражах. 

А почтенный египтолог через год после описываемых событий выпустил книгу, посвященную расшифровке папирусов и каменных табличек, найденных в гробнице фараона Техмехмета XXV и до момента публикации труда м-ра Дж* считавшихся не поддающимися не только переводу, но и прочтению.