История одного литературного негра, возомнившего себя свободным

Пространство и время. Ход и бег последнего в первом и в разных частях литературного произведения, а также наличие всевозможных времён (не считает трёх русских), всё это действует, и взаимодействуют куда проще, чем, допустим, в песне о небелунгах - любимой моей поэме из всех эпосов, включая «Звездные войны» и романы Вячеслава Иванова.

"Но, надо учесть, что моя история, или если хотите story - это не история династии и народов. Это даже не истории жизни человека, а только лишь хроника нескольких довольно сильных чувств. Для её создания мне потребовался один-единственный приём, если угодно выверт или финт ушами кому что нравится".

Это было написано в МГУ, на языковом факультете, среди поляков, болгар, латиноамериканцев, арабов, африканцев, было даже два кхмера. А так же украинцы, евреи, сибиряки и просто оголтелые провинциалы. Для меня очень важно было общаться с людьми других культур и традиций, у меня появились зарубежные приятели. Начало, согласитесь, неплохое. Хотя как сказать. Если юность моя проходила - см. выше, то детство прошло среди чувашей, мордвы, марийцев и татар.

После казармы четыре соседа в студенческом общежитии не были в тягость. Там же я встретил подругу на последующие десять лет. В любовных отношениях я несколько непостоянен, зато оригинален. Мне вдолбили, что семья - ячейка общества, и я свое занятие семейными, домашними делами рассматривал как своего рода вклад в общественную жизнь. Просто послать ее на все четыре стороны мне показалось антисоциальным поступком.

Довольно быстро в семейной жизни я сделался консерватор, к тому же, мне казалось, в том, чтобы жить с милой девушкой, а не с двумя неграми был «трезвый расчет».

Но тут же мне пришлось самому стать «негром». Работать как негр. Быстренько доучиваться и - браться за ум. Я пытался как-то себя реализовать в творческой работе, в коллективе. Стало не до развлечений. Вскоре я начал смутно понимать, что зря надеялся на благосклонность фортуны, у меня начались «профессиональные достижения» так похожие на полный крах, удачи почти не отличимые от фиаско.

Нигде, ни на какой должности я надолго не задерживался, часто менял работу, подталкиваемый неудовлетворенным самолюбием. Я лихорадочно делал ставки и… проигрывал по жизни. Все мои авантюры были обречены.

Какая-то суета на работе, беготня по инстанциям, письма и звонки. Я воспринимал эти препятствия, мешающие раскрыться как тяжкий крест. Но я сам и был этот крест: тяжелый скучный неудачник, загруженный, как ишак, всякой бессмысленной работой. Мне оставалось только терпение, смирение, в моем униженном положении. Меня отовсюду вытесняли, считали «рыжим».

А я какое-то время отчаянно цеплялся за полушутливый futer-in-past, прием, сконструированный во время написания моей первой повести, впоследствии всеми отвергнутой. Два покойных профессора: Эдуард Бабаев и Александр Чернышев - не дадут соврать. Сейчас-то мне (ему) понятно, что им не было дела ни до меня (него), ни до моего (его) изобретения.

Вот опубликую на суд читателя и... больше цепляться не буду. Но кто же это все поймет без пояснений? А пояснения больше похожи на паясничания. А попробуйте писать прозу, находясь на пробуждающемся вулкане конца восьмидесятых, начала девяностых, когда все пришло в движение.

Источник