О людях и восхитительной лексики текстах.

Об Аль Квотионе известно лишь, что на самом деле его зовут Александр, что родился он в городе Ленинграде 9 декабря 1983 года, и что сейчас он проживает в Воронеже вместе со своей семьёй. Он не афиширует личную жизнь, и даже в лицо его никто не знает. Единственное достоверное фото, которое вы сможете найти в сети – под спойлером:

Аль Квотион пишет стихи, новеллы, прозаические миниатюры. Я познакомился с его творчеством в августе 2017 года – прочёл коротенький кусочек текста, оставивший в моём сердце неизгладимые впечатления.

Ты пишешь для них, ты каждый день выворачиваешь наизнанку душу, ты смотришь в разбросанные тетрадные листы воспаленными глазами и складываешь тонкие нити нервов в слова. Каждую ночь ты воешь от боли, а каждое утро садишься взъерошенной птицей на подоконник и выбиваешь искры из низкого неба, ловишь пальцами эти колючие жала небес, обжигая руки, чтобы замуровать их в бумажную упаковку текста, заставляя его матово светиться изнутри.

Меня очаровало и привело в восторг его умение жонглировать словами, подбирать такие формы и сочетания, на которые у меня самого никогда не хватило бы фантазии. Он виртуозно играет яркими образами, сочными эпитетами, заставляя восторгаться уровнем его владения языком и способностью волновать души читающих.

Одиноких видно по глазам. По больному, воспалённому взгляду, ищущему что-то, на миг замирающему и соскальзывающему с чужих лиц, как вода, как талый снег... Одиноких видно в сети, отчаянно впечатывающими своё тепло в затёртые клавиши, когда другие, счастливые, любят друг друга, смеются в тёплых объятиях, разукрашивают поцелуями кожу, сверкают бокалами под бой курантов... Одиноких видно по рукам. Нервно дрожащим пальцам, меняющим сигарету за сигаретой, чертящим по поверхности пустоты чьи-то имена... Одиноких видно по словам. Горьким, надрывным, спрятанным за напускными улыбками и наигранным равнодушием... Одиноких видно... И глядя в них, в эту холодную печаль, в эту звенящую пустоту, в эту неуспокоенность сердец, так не хочется вдруг оказаться одним из...

Вот так и бывает: приходит к тебе какой-нибудь типичный поэт. В карманах — острые камни и мятые птичьи крылья, на рукаве рубашки карандашом нацарапаны придуманные на ходу рифмы — чтобы не забыть, жилка на шее дергается, но кажется, что в такт внутренней музыке. В общем, обычный на вид человек, разве что глаза выдают, глаза его — тонущий корабль, сквозь пробоины которого хлещет в трюм океан. И ничем, никогда этот океан не вычерпать. Да и вычерпывать — совершенно не нужно. Приходит такой вот поэт и тащит тебя, например, гулять. Сопротивление совершенно бесполезно, он найдет убедительные слова, он в целом с легкостью находит любые слова, словно гортань его изнутри покрыта томами книг, словарями, клинописью. Вы с ним шатаетесь по городу. Ты родился в этом городе, он изучен тобой вдоль и поперек, знаком до каждого столба и до каждой облезлой бродячей кошки, знаком до привыкания, до ломки, до тошноты и повальной скуки. Но ты идешь с поэтом по опостылевшим улицам и понимаешь, что в ребрах этого человека застрял весь мир. Что мир этот намного больше, чем ты знал. Идешь, а поэт тебе рассказывает внутреннюю структуру бетона, как фундамента духовосприятия мягкого живого человека в твердой оболочке городских стен. Там, где ты всегда видел только бетонную стену да матерные лозунги маркером на ней. Вы просто шляетесь по улицам, а жизнь вдруг раскрывается мириадами новых граней и значений. Этот олух поэт становится для тебя проводником, первоискателем подлинных картин там, где ты знал только бессвязную мазню. Именно за это ты будешь ненавидеть пришедшего к тебе однажды поэта. Потому что он уйдет. И унесет с собой показанную тебе вселенную. А уходя, обречет тебя смотреть на улицы, на прохожих, на корявые деревца, на бетонную стену, пытаясь снова и снова найти в них что-то большее. Он уйдет, оставаясь драгоценным истоком для самого себя, но тебя проклиная жить твоей прежней жизнью, которая никогда уже не сможет принести удовлетворения. Потому что ты уже видел иное. Потому что теперь ты знаешь. В связи с этим я запираю двери перед каждым поэтом. Я не хочу умирать.

http://kvotion.ru/

В этом посте я хочу поведать ещё об одном человеке. О той, кто влюбил меня – ярого нелюбителя поэзии – в свои стихи. О той, кто так же умеет выстраивать неоднозначные, но прекрасные сочетания слов. О той, чьи строки заставляют думать, и приводят в оживление уснувшие чувства души. О Лене Шилиной.

Петербургские крыши закрыты на карантин,
Кошки смотрят из окон: закрыт и для них чердак.
В акварельном лесу развожу на траве костры,
Мир родится из дыма и сделает первый шаг.

Все, что сможет воскреснуть, рождается с головы,
Издает свой первичный, по-детски несчастный крик,
Если ты его вспомнишь – пожалуйста, не лови
В рваный невод: от крика останется только миг.

Рыба-мир смотрит жалобно, строго. Он чуть сердит.
Он махнет плавником, чешуя заблестит в дыму.
Мое слово распято, а звук гарпуном разбит,
Ну а я, посмотри, я покуда еще живу.

Я встречаю рассвет на ладонях немых небес.
Небеса молчаливы, бесслезны. На пальцах – страх.
Петербургскому утру под вечер приснится лес,
Он такой же, как тот, что зажегся в твоих глазах,

Из которого был сотворен на земле ковчег.
Рыба-мир в колыбели баюкал ковчег рукой.
Был потоп, он исчез, сгинет эта напасть навек.
Но, когда все закончится, ты приходи домой.

Я придумаю мир, в мире будем совсем одни,
Без людей, без гостей, только крыши и облака.
А ночами наш город опять разведет мосты,
Мы дадим ему имя... Потом. А пока... пока...

Мир-младенец сопит на изломе Господних рук,
Машет мне плавником, смотрит черной дырой зрачков.
Все однажды пройдет, город вспомнит привычный круг.
Ну а мы – мы научимся мир понимать без слов.

Спасибо