Непр

2

«Из умений становится ясно, что боевых умений у барда практически нету».

Из прошаренного гайда по Барду.

Собирались еще затемно. Выводили из длинного сарая волов, ставили их попарно в упряжь к большим возам, проверяли и перепроверяли многочисленные ремешки и пряжки. Караванные собаки, массивные и подвижные, радостно виляя хвостами, кидались под ноги погонщикам, те чертыхались, спотыкаясь в темноте, собаки радостно гавкнув и получив заслуженную ласку и похвалу, кидались на помощь к следующему погонщику. Волы недовольно мычали и фыркали. Край неба светлел, птицы пели в темноте гимн солнцу, караванщики поочередно выводили готовые к дороге воловьи упряжки. Волы, промычав что-то нечленораздельное, привычно тянули свою ношу в сторону городских ворот по узкой и пустынной в эту пору улочке. Заря медленно разгоралась, освещая сдавленные улочки, крыши двух-трех этажных зданий, вплотную стоящих друг к другу, а звезды – гасли, исчезали, стирались. 

Стражники у ворот привычно переругивались с возчиками, растирая руками свои заспанные рожи и равнодушно оглядывая возы и фургоны, прикидывали к чему можно придраться, чтобы получить всем известную мзду. Десятник, с красной от неумеренного употребления спиртного физиономией, старательно загибал пальцы, пересчитывая повозки. Возницы бдительно следили за вороватыми и загребущими руками стражников, чтобы не влезли те, куда не следует и не прихватили чего «лишнего». Собаки скалили зубы и рычали.

Наконец, все, что нужно было подсчитано, деньги поменяли своих хозяев, перекочевав из одних рук в другие. Тяжелые ворота, скрипя и повизгивая, медленно распахнули свои створки, в воздухе, заметно потеплевшем, мелькнули кнуты погонщиков, послышались щелчки и обиженное мычание, волы сдвинулись в сторону выхода из города и, медленно перебирая ногами, потянули тяжелогруженые телеги по выбитой предыдущими караванами дороге. Справа слепило глаза восходящее солнце, слева горели последние тусклые звезды, впереди лежала пыль и долгие часы неспешного движения. 

Выбравшись из города, возчики забрались на свои возы и, уронив голову на грудь, размеренно задышали, добирая сладкой утренней дремой недополученные часы сна. Охранники тоже разобрались по фургонам, не забыв выставить дежурную смену. Телеги тихо скрипели, солнце взошло, птицы угомонились, люди дремали.

Именно это, самое лучшее для отдыха время выбрал одинокий путник, чтобы выйти на дорогу и пойти навстречу каравану. Его заметили быстро и встретили настороженно. Дежурные растолкали своих товарищей, те внимательно оглядывая окрестности, слезли с удобной телеги и, привычно придерживая руками ножны, легкой трусцой побежали к голове каравана, чтобы встретить, если понадобится любую опасность своей грудью, затянутой в крепкую кожаную броню. Возницы тоже подняли свои головы и подтянули поближе к себе деревянные короткие луки и торбы со стрелами, пальцами ощупывая их оголовки. Собаки бежали рядом с возами, настороженные, распушив и подняв вверх хвосты, угрожающе порыкивая.

Путником оказался молодой еще парнишка, одетый в добротно пошитую, но простую одежду. На голове у него красовался хитро подвязанный цветастый платок, за спиной небольшой дорожный мешок, подвешенный на веревочную лямку. Простая парусиновая безрукавка, холщовые, мешковатые штаны, вздувшиеся пузырями на коленях, да видавшие многие виды грубые башмаки из дрянной кожи – вот и весь скарб, оказавшийся у молодого человека. Лицо, ничем непримечательное, веснушчатое, хранило печать восторженности и простодушия. Из-под платка торчали патлы цвета переспевшей соломы и сияли синие, глуповатые глаза.

- Уважаемые, не подскажете, далеко ли до города, а то - так пить хочется, что переночевать негде?

Караван грохнул. Смеялись все – возницы, не убирая рук от луков, бойцы охраны, не забывая осматривать придорожные кусты и деревья, собаки звонко и заливисто гавкая и размахивая пушистыми хвостами. С головного воза раздался насмешливый вопрос:

- А че так? Ты, сам-то, хто такой будешь, а? – плюгавенький мужичок по прозвищу Кривой был известен, как записной балагур и отменный лучник. Он улыбался, хитро посверкивая единственным глазом, предчувствуя потеху.

- Я?! Да я этот, как его, бард!

Караван снова загрохотал во все глотки. Аж, слезы выступили. Не у всех, конечно. Бойцы смеялись сдержано, все еще насторожено. Зато остальные ржали, как стоялые жеребцы, от души.

- Че вы смеетесь? Как эти… Че тут смешного? Тоже мне… 

- Да ниче! Хде твоя бандурина, бард? Проспал че ли?

- Ничего и не проспал. Вот еще. Денег у меня на нее нету, вот и все. Ну, че вы все время смеетесь? Я же только начал, только - только вошел. Да ну вас.. А у вас иголки случайно не найдется?

- Ох, хах, ох! И-и-игол-киии? Ох. А зачем-а она тебе?

- Да штаны зашить надо, - парнишка повернулся задом и показал большой, оборванный лоскут ткани, как раз на задней части. Под ним наблюдались веселенькие портки в желтый, крупный цветочек.

- Ой, хах, уууууй. Хде же ты так, ой, не могу…

- Смейтесь, смейтесь, - парень обиженно засопел. – Посмотрел бы я на вас, когда бы на вас напали так, неожиданно.

- Ой, хто? Ух, хто на тебя напал? Хде?

- Да тут недалеко. Я на дерево полез, оглядеться хотел. А тут эти. Белки. – Парнишка задумался, тряхнул головой и выдал под всеобщий громовой хохот:

- Я всего один орешек у них забрал, а они – как кинутся. Да и не нужен мне их орех. Просто интересно стало. Вот и… Ну че вы опять?!

- Город – там, рядом совсем, - я махнул в сторону города. – Все. Посмеялись и хватит. Тебе в город зачем?

- Ну, так. Посмотреть хотел. Да и вообще.

Народ, уже успокоившийся было, снова загоготал.

- Хватит, сказал. Если хочешь заработать – поехали с нами. Город – место дорогое. Поедешь? – парнишка подумал, подумал и согласно махнул головой, с которой в пыль слетел его хитрый платок.

- Гадство. Мы так вообще никогда никуда не уедем. Все. Успокоились. Кривой, дай ему иголку с нитками и давай, шевели волами. Народ. Тронулись. А ты - давай сюда, ко мне запрыгивай, бард. Хмм. Гайда, принеси свою бандуру. Да не отнекивайся, все помнят, как ты ее на привалах терзаешь, чтобы служанкам в таверне потом юбки ловчее задирать можно было. Неси.

- Ай! – парень получил иголку и попытался зашить штаны прямо на себе. – Чего вы? Я просто палец уколол.

- Бард! Не доводи до греха! Сюда, говорю, садись, да штаны сначала сними, а потом уже и зашивай. – Парень послушался и попытался одновременно снять штаны и запрыгнуть в повозку. И упал.

Пришлось слезать и поднимать, а потом еще и подсаживать этого увольня. Да и остальных успокаивать. Ох, чувствую, еще не раз пожалею я о своем решении. Хотя, парнишка, конечно, хороший. Светлый.

- Ай!

- Да, что же это такое? Чего опять? Ты иголку в первый раз, что ли, в руках держишь? 

- Ну, вообще-то, да. Да и что здесь такого – зашью как-нибудь? За меня же никто шить не станет, а денег когда еще вы мне отсыплете? Кстати, а сколько вы мне заплатите?

- Фу. Посмотрим. Как работать будешь. Не обижу. Откуда ты?

- Так я же уже говорил – из леса. 

- А в лесу ты как оказался?

- Ну, пришел. Мне после интерната дали комнату в общаге и капсулу подарили спонсоры наши, с глубоким погружением. А к ней три месяца бесплатного доступа оказалось. Поэтому я и пришел сюда. Ну, денег заработать хочу.

- А зовут тебя как?

- Вообще, Федор я, а здесь только Амфибрахий-Зельц, это имя такое, дали. Денег накоплю, поменяю. 

- А что такое «интернат»?

- Интернат? Ну, это такой большой дом, там дети, которые без родителей почему-то остались, живут. Их там кормят, учат чему-то нужному, вроде как, одевают, обувают. И спят они тоже там. Потом вырастают и их оттуда прогоняют. Дают комнату и все. Живи, как хочешь.

- То есть, ты – сирота? А иголку в руках не держал – это как?

- Так ведь не было нужды такой. Нам одежду уже зашитую давали. Только девчонок шить учили, потому что им это нужно, а парни все строгали деревяшки всякие. Вот и не умею, поэтому. Да вы, дяденька, не беспокойтесь, я быстро научусь.

- А капсула – это что такое?-

- Ну, это устройство такое, специальное, чтоб играть можно было.

- Во что играть?

- Так, во что захочешь, если деньги есть, в то и играть. А так, только в «Улей», да в «Метро». Еще можно было «Генезис» юзать и в эту игру, в которую я и играю. В «Героев», то есть. «Улей» мне не понравилось играть. Там только за монстров дают играть. А это – жрать и жрать, чтоб в «элиту» пробиться. Нет. «Метро» - скучная совсем игра. Там по тоннелям все время. Да и крысы эти. Глупая игра, короче. «Генезис» - это такая игра, где все заразились и тоже, все время друг друга «мочат». Кто как может. А здесь – нормально. Я, когда кровь, не очень люблю. Я люблю, когда солнце светит, трава есть, люди нормальные. Вот как вы, например.

- А что такое «мочат»? Что это такое?

- Мочат, это когда убивают, как могут. Ну, когда мозги в потолок, кровь во все стороны, кишки наружу.

- Да-а. Это страшно, когда так. И где это? Далеко отсюда?

- Далеко. Вы не переживайте так, дяденька. Это не страшно совсем. Это все не по-настоящему. Это же понарошку, даже, если убьют тебя, ты потом воскресаешь. И все. Снова можно играть. Ну, конечно, кое-что теряешь. Шмотки там, очки. Это же не страшно. Новые можно заработать потом.

Гайда сидел рядом с нами, зажав в руках бандуру, и слушал. Внимательно слушал.

- Что, Гайда, интересно парнишка сказывает, да? 

Гайда пробурчал что-то маловразумительное, оставил свою бандурину в фургоне и ускакал по своим делам. Понял, что уши греть не нужно. Он – умный, потому и десятник. А интересная картинка вырисовывается. «Игра». Получается, что те ребята, которые в таверне мне встретились, такие же, как этот «Федор» - неубиваемые. Понятненько. Сколько их не «мочи»… 

- А в эту игру – много людей играют?

- В эту? Нет, в эту – немного. Она же старая совсем.

- Сколько всего?

- Ну, думаю, несколько миллионов играют. Еще, я читал, что какой-то новый патч запустить хотели, крутой, говорят. Там что-то совсем новое замутить хотят. Чтобы совсем все, как по-настоящему было.

- Да? Ладно. Ты шей пока, не отвлекайся, а мне подумать нужно. 

«Да. Думать нужно. Крепко думать».

Волы медленно тащили свои повозки. Солнце уверенно карабкалось по небосводу. По обеим сторонам дороги лежали поля. В полях зрели злаки. Над караваном висела тонкая пыль, которая медленно поднималась под ногами неутомимых волов и также медленно оседала. 

«Игра!»

Небо, подвешенное прямо над головой, ощутимо давило всей своей безмятежностью и синью. Фургон подкидывало на ухабах и трясло на кочках, колея убегала вдаль и петляла по прихоти ландшафта. В висках пульсировало. А Федя шил, болезненно ойкая от каждого толчка телеги, насаживая палец на иголку.

«Бессмертные! Боги, вы совсем там рехнулись! Нам только этого дерьма не доставало! Да и Боги ли вы, на самом деле? Что же делать? А я? Я сам-то кто? Кто я такой?»

В полях стрекотали кузнечики, высоко в небе кружились какие-то птицы, и до привала было еще очень далеко.