Отрывки из мемуаров про русско-японскую войну

5) Убрать Куропаткина, который явно японский шпион:

5.1) Полковник Никольский Е.А. - Записки о прошлом:

"Иногда удивительны были рассказы офицеров, прибывавших с фронта в Петербург и появлявшихся у нас в штабе. Привожу два рассказа, наиболее типичных для характеристики Куропаткина. За достоверность их содержания, конечно, ручаться не могу, но что сам слышал, то и передаю.

Как известно, наша армия имела очень мало дальнобойных орудий; если не ошибаюсь, то у нас на всю армию было только два осадных артиллерийских парка, в которых имелось по несколько четырехорудийных батарей большого калибра. Франция во время нашей войны с Японией предоставила нам батарею дальнобойных орудий новейшего образца, и эта батарея после испытаний на полигоне артиллерийской школы и обучения её личного состава под командой одного из лучших артиллеристов школы была спешно отправлена на театр военных действий в распоряжение Куропаткина.

Вот что рассказал мне один из офицеров этой батареи, приехавший в командировку в Петербург:

«Наша батарея по прибытии на театр военных действий была установлена на позиции по личному указанию Куропаткина и соединена телефоном прямым проводом с ним. Командир батареи получил личное распоряжение от командующего армией не открывать огня без его распоряжения или испрошенного от него разрешения. На начальника нашего боевого участка было возложено наблюдение за исполнением последнего распоряжения.

Вскоре после установки батарей наблюдатель усмотрел в подзорную трубу Цейса движение крупных колонн неприятеля, шедших на запад флангом к нам. Расстояние было таково, что мы могли открыть действительный огонь, который, несомненно, мог нанести японцам значительный урон. Медлить было нельзя, так как цель была движущаяся и могла очень скоро исчезнуть. Командир позвонил в ставку Куропаткина, испрашивая разрешение открыть огонь. Ответа не было. Тогда он приказывает открыть огонь очередями. Наблюдатель говорит об удачных попаданиях и о смятении в рядах врага. Наш телефон звонит. Командир подходит.

— Как вы смели открыть огонь без моего разрешения? — говорит голос самого Куропаткина.

— Ваше высокопревосходительство, я просил разрешения открыть огонь, но ответа не получил. Но, в виду...

— Прекратить немедленно огонь. Объявляю вам выговор за неисполнение моего распоряжения, — прерывает Куропаткин доклад командира батареи.

Батарея замолчала, японцы успокоились и шли ещё продолжительное время флангом к нам.

И вот с того времени мы стоим на позиции, всё ожидая приказаний открыть огонь. Командир ездил несколько раз в ставку и просил разрешения переменить позицию и позволить ему самостоятельно открывать огонь. Но ни на то, ни на другое разрешения не получил. Вот и стоим мы в бездействии».

Интересен рассказ одного из начальников дивизии, прибывшего из Маньчжурии.

«Моя дивизия шла на войну эшелонами по полкам. Последним эшелоном шёл мой штаб и я.

На конечном пункте первый полк дивизии был встречен Куропаткиным, который, обойдя полк, отдал приказание его командиру, в каком направлении полку двигаться, где расположиться, и лично указал это на карте. Согласно этому приказу полк прямо со станции и пошёл к назначенному пункту.

То же самое было и со всеми последующими эшелонами. Каждый полк встречал Куропаткин, и он посылал его лично сам в новое место расположения вдали от первого полка, сам указывая на карте.

Когда же подошел последний эшелон со мной, то нас решительно никто не встретил. Я поехал в штаб ставки. Никто не мог мне указать, где полки моей дивизии. Пошёл представиться командующему армией. На мой робкий вопрос о местах нахождения полков дивизии я получил недовольным тоном ответ, что это дело штаба, куда я и должен обратиться за справкою. В штабе же довольно грубо ответили то же самое, что и в первый раз:

— У нас нет сведений о вашей дивизии, ищите её сами.

После долгих розысков я, наконец, нашел три полка дивизии, но совершенно в разных отрядах, в распоряжении трех командиров корпусов. Думал-думал, куда мне пристроиться, и остался со своим штабом, дивизионными учреждениями и имуществом при первом найденном полку. Таким образом, я стал начальником дивизии без дивизии».

Куропаткин в большом масштабе проводил принцип «импровизации», который состоял в том, что из боевых единиц, каковыми в настоящее время считаются дивизии, вырывались отдельные части, даже батальоны и роты. Из них составлялись отдельные отряды, командовать которыми предоставлялось обыкновенно гастролерам — преимущественно штабным офицерам и гвардейцам, приезжавшим на время из Петербурга.

Этим господам гастролерам давались импровизированные отдельные отряды, им ставилась самая незначительная боевая задача, часто не имевшая никакого смысла. Из-за этого гибло несколько десятков, а иногда и сотен солдат и офицеров во славу господина гастролера и присных с ним, которые и получали обильно чины и ордена."

5.2) Куропаткин саботировал заблаговременную переброску войск на Дальний Восток: http://www.lessons-of-war.ru/rjw_6/

5.3) Борис Юлин https://www.youtube.com/watch?v=4gSegghFWT0 - с 00:44:00

Куропаткин обманул императора, написав в докладе по итогам инспекции в 1903 году, что "крепость способна выдержать любую осаду", при этом на тот момент был готов лишь один форт из шести. 

Куропаткин потратил часть денег военного ведомства на постройку 51 храма для военных.

6) Провести чистку в армии:

6.1) Иванов М.М. - Воспоминания генерала Российской армии (1861-1919):

"Настал роковой 1904 год. Японцы-торговцы давно уже объявили распродажу своих товаров и с каждым отходящим пароходом покидали Порт-Артур. С наступлением нового года они поголовно стали выезжать в Японию. Мы готовились к выступлению на р. Ялу, на границу Кореи. На наше место в Порт-Артуре прибыли новые части. Это была одна из роковых ошибок Русско-японской войны — взять из крепости войска знающие и заменить «слепыми» войсками. Мы знали генерала Стесселя, и он знал нас, и мы знали крепость, как пять пальцев. Наш Генеральный штаб исчислял боевые силы Японии в 350 тыс., а газетный корреспондент Мошков — в 1 млн 200 тыс., и последняя цифра оказалась уменьшенной... а полковник японского Генерального штаба был подрядчик по очистке отхожих мест в гарнизоне крепости Порт-Артура, и знал всё... в крепости. 

(...)

Я нравственно и душевно устал, и мое начальство это видело: мне дали командировку на две недели в Харбин.

9,10 и 11 августа шли перестрелки на Ляндясанских позициях, впереди нас. (...)

В Харбине я имел счастье видеть тыловую жизнь армии. Я видел офицеров, бежавших от строя и боя, вроде наших Яновских и Ко, спрашивающих в штабе тыла: «Чем м-м-м-ог-г-гу служить»... Это мерзавец спрашивает своего боевого однополчанина и даже командира полка... таких типов было много. Вхожу я в ресторан, что был против Русско-Азиатского банка, компания старых охранников, увидев меня, закричала: «М[ихаил] Михайлович] — к нам!» — я присел, и вот только что прибывший из России кавалерист-пшют* обращается ко мне: «Ска-а-ажите, пажаласта, ка-а-апи-тан, ви с позиций?» «Да-а-а», — отвечаю ему я. «Скажите, па-а-ажа-а-алуста, ви пролили уже-е-е кровь за-а-а Отечество?» — «Да, пролил.» — «И сильно ранены?» — «Нет, — отвечаю я, — у меня сильный геморрой... все позиции облил своею кровью...» Было противно смотреть на этих фазанов, слетевших за чинами и орденами... И тут был урок мне, будущему командиру полка.

*Пшют (устар., разг.) — пошляк, фат, хлыщ."

6.2) Деникин А.И. - Очерки русской смуты, гл.2:

"Огромное значение в истории развития русской армии имела японская война. Горечь поражения, ясное сознание своей ужасной отсталости вызвали большой подъем среди военной молодежи и заставили понемногу или переменить направление, или уйти в сторону элемент устаревший и косный. Невзирая на пассивное противодействие ряда лиц, стоявших во главе военного министерства и генерального штаба — лиц неспособных, или донельзя безразлично и легкомысленно относившихся к интересам армии, работа кипела. В течение десяти лет русская армия, не достигнув, конечно, далеко идеалов, все же сделала огромные успехи. Можно сказать с уверенностью, что, не будь тяжкого манчжурского урока, Россия была бы раздавлена в первые же месяцы отечественной войны.

Но чистка командного состава шла все же слишком медленно. Наша мягкотелость ("жаль человека", "надо его устроить"), протекционизм, влияния, наконец, слишком ригористически проводимая линия старшинства — засорили списки командующего генералитета вредным элементом. Высшая аттестационная комиссия, собиравшаяся раз в год в Петрограде, почти никого из аттестуемых не знала...

Этими обстоятельствами объясняется ошибочность первоначальных назначений: пришлось впоследствии удалить четырех главнокомандующих (из них один, правда временный, оказался с параличом мозга...), нескольких командующих армиями, много командиров корпусов и начальников дивизий. Генерал Брусилов в первые же дни сосредоточения 8-ой армии (июль 1914 г.) отрешил от командования трех начальников дивизий и корпусного командира.

Бездарности все же оставались на своих местах, губили и войска и операции. У того же Брусилова генерал Д., последовательно отрешаемый, переменил одну кавалерийскую и три пехотных дивизии, пока, наконец, не успокоился в немецком плену.

И обиднее всего, что вся армия знала несостоятельность многих из этих начальников и изумлялась их назначению..."

6.3) Полковник Никольский Е.А. - Записки о прошлом:

"По дальнейшей моей службе в Главном управлении Генерального штаба мне пришлось делать часто непосредственный доклад генералу Палицыну, и потому я имел возможность довольно близко узнать его. Он производил на меня впечатление простого, милого человека, всегда доступного, весьма трудоспособного. К сожалению, при всех своих положительных качествах Ф.Ф. Палицын не имел достаточного кругозора, дальновидности и обладал качеством, присущим всем нашим генералам, — прислушиваться и приглядываться к вышестоящим. Последнее лишало его возможности действовать самостоятельно и решительно."

(...)

"Прямо удивительно, до чего же были сведены на нет все боевые награды за эту несчастную для нас войну. Обыкновенно почти все господа гастролеры получали высшую боевую награду — знак ордена Св. Георгия, знака ордена храбрых, ранее дававшегося за проявленную личную действительную храбрость. Статут его только перед этим был изменен в плане более легкого получения, особенно для офицеров Генерального штаба. Потому все офицеры штабов, особенно штаба Куропаткина и Генерального штаба, вернулись домой украшенными всеми боевыми орденами, какие только могли получить по своим чинам.

Так же как из рога изобилия сыпались на них и чины. Многие офицеры штабов, отправившиеся на войну в чине поручика или штабс-капитана, возвращались подполковниками и полковниками. Дело доходило прямо до непонятного.

Так, например, у меня после войны помощником столоначальника был некий чиновник военного ведомства надворный советник Кужма, из писарей получивший чиновника и штаб<с>-офицерский чин на войне в штабе Куропаткина. Кужма имел боевые ордена Св. Станислава 2-й и 3-й степеней, Св. Анны 2, 3 и 4-й степеней и Св. Владимира 4-й степени — все, конечно, с мечами и бантом.

Напомню читателю, что поэт М.Ю. Лермонтов неоднократно участвовал на Кавказе в боевых действиях. Однажды при серьезной атаке горцев, засевших в горах, он первый вскочил на завал и со своим взводом прогнал противника. За свой геройский подвиг он получил знак Св. Анны 4-й степени, т. е. красный темляк на шашку. Этот бой Лермонтов описал в стихотворении «Валерик».

Молодые врачи и чиновники военного ведомства, отправившиеся на войну, вернулись статскими советниками, все разукрашенные орденами с мечами и бантами."